— Ну что, мне выйти, или вызвать полицию, или сами уберётесь? — громко произнёс Колыванов, начиная злиться.
«А чего ж не выходишь-то? — пронеслось вдруг в его голове мелким бесом. — Чего боишься? Пытаешься быть и разумным, и бесстрашным одновременно? Так не бывает.»
Поскольку на его возглас опять никто не ответил, он, настороженно прислушиваясь и медленно ступая, вернулся опять в кухню. Мысль о том, что это может быть очередною выходкой Лярвы, посетила его наконец и заставила встревоженно подумать о тётке и Замалее. Он кинулся к телефону и набрал оба номера — тщетно. Они не отвечали, и поздний час не мог быть тому причиной, ибо столь же поздно они все звонили друг другу и раньше, проверяя, всё ли в порядке. Значит. Значит.
Он уже собирался звонить по двум-трём надёжным номерам, приберегаемым на крайний случай, когда в дверь вдруг опять постучали — на сей раз очень тихо, но продолжительно и как бы опускаясь по полотну двери книзу; так, словно провели когтистою лапой. Вместо того чтобы набрать номера, о которых подумал, и обратиться за помощью, Колыванов снова вернулся в прихожую и подошёл к двери. Он уже совсем было хотел открыть дверь, даже взялся было за поворотный барашек замка, но, повинуясь подсознательному голосу самосохранения, приложил всё же ухо к двери и прислушался.
Жуткая, могильная тишина стояла за дверью. Не доносилось ни единого звука, в том числе от соседей. Мир как будто замер и к чему-то приготовился.
И вот в этой страшной, звенящей, космической тишине прокурор вдруг услышал, как с той стороны двери кто-то осторожно, тихо, явно стремясь не привлечь к себе внимание, вставляет в замочную скважину ключ. Колыванов опустил взгляд на внутреннюю завёртку замка. Секунду-другую она оставалась неподвижной, а затем, к неописуемому удивлению прокурора, не верившего глазам своим, начала поворачиваться в сторону отпирания. Вот она повернулась раз, вот другой, вот остановила своё вращение. Замок уже был открыт, оставалось лишь повернуть ручку и открыть дверь! Не утерпев, Колыванов сделал это сам и замер в открытом дверном проёме, находясь в совершенном недоумении.
На пороге стоял высокий, рослый незнакомый мужчина. Одетый в невообразимое рубище, в рваные остатки какой-то куртки и брюк грязно-серо-коричневого цвета, он дохнул в прокурора столь отвратительным запахом гниения и разлагающейся органики, что тот невольно отшатнулся и сделал шаг назад. Это было очередной его ошибкой: незнакомец тотчас шагнул вперёд и приблизился вплотную к Колыванову, окутав его своим удушливым смрадом. В эту минуту он стоял уже по сю сторону порога, оказавшись, таким образом, внутри квартиры.