Когда солнечный морозный день начал уже клониться к вечеру и тем стал ещё прекраснее, когда по белому искрящемуся насту протянулись длинные тени деревьев, а красное солнце низко нависло над холмами, окрасив их белоснежные волны божественным, радостным багрянцем, в дверь дома Лярвы вдруг громко и требовательно постучали. Сучка в ту пору ещё не вставала с постели и могла лишь прислушиваться к происходящему. В открытую дверь спальни она увидела, как пребывавшая в редком для неё трезвом состоянии Лярва, по обыкновению неслышно ступая, прошла в сени и там, по всей видимости, отперла засов на двери. Читатель помнит, что двери, петли и засовы в этом доме были столь же бесшумны, как и шаги хозяйки. И об отпертой двери девочка могла судить только по тому, что до её слуха стала доноситься звонкая, сварливая, обильно сдобренная ругательствами бабья ругань, исполненная столь испепеляющей злобы и ненависти, что сразу угадывалось, как долго эти чувства были скрываемы кричащей женщиной.
— Ах ты, тварь ты такая! Мразь! Гнусная лярвища! — голосила женщина, голос которой был смутно знаком Сучке. — Да как же тебя земля-то носит, подлую! Или весь мир обмануть хочешь? Или думаешь, что не знаем мы всей деревней, какой притон ты тут устроила и как наших мужичков к себе сманиваешь? Всё не насытишься в своей гнусной похоти?! Всё не насладишься своим развратом и совращением чужих мужей?! Всё не потонешь никак в грехах своих и в бесстыдном блуде?!
И с этими словами пришедшая, которая, очевидно, всё время наступала на хозяйку, пока кричала, наконец с бешеной силою втолкнула Лярву в комнату и сама вступила вослед, что прекрасно могла видеть со своей кровати Сучка через дверной проём. Догадка девочки подтвердилась: это была жившая на другом конце деревни Зинаида, разносившая почту и ездившая в город подрабатывать на каком-то строительстве маляром и поклейщицей обоев. Зинаиде было лет за сорок, она была сложения крупного и превосходила щуплую Лярву как ростом, так и роскошным, внушительным станом трижды рожавшей женщины. Поэтому теперь она вызывающе и с чувством превосходства взирала сверху вниз на свою противницу, почитая себя уже победительницею в этой схватке и метая глазами столь ослепительные молнии ненависти в сторону Лярвы, что эти молнии ослепили её саму и помешали ей многое увидеть. Она не увидела и не отметила страшную, могильную бледность, молоком разливавшуюся по лицу хозяйки; не заметила в глазах Лярвы стремительно стекленеющий взгляд мертвеца, напомнивший девочке некую давно минувшую кошмарную картину, которая вдруг жутко зашевелилась в её памяти. С нараставшим ужасом Сучка смотрела в эти мертвеющие глаза и вспоминала, что именно таким был взгляд её матери, перед тем как зажёгся мистическим ведьминым огнём всесокрушающей ярости, сопровождавшей убийство и расчленение мужа.