Это не могло продолжаться долго и в конце концов закончилось — безобразно, как и всё в этом доме. Однажды Лярва, в очередной раз отбросив одеяло, вдруг свирепо схватила дочь за плечи, рывком подняла — и швырнула на пол. В безотчётном ужасе девочка поползла прочь, ощущая всё нараставшую боль в конечностях. Взгляд на ползущего и хнычущего ребёнка, в другой матери способный вызвать слёзы сочувствия, в этой женщине произвёл только торжествующий вопль радости. Она добилась своего, обнаружив способность дочери к передвижению! И немедленно выселила едва окрепшего искалеченного ребёнка обратно во двор, в конуру к Проглоту.
Нет нужды подробно описывать чувства и мысли девочки, вновь возвращённой в животное состояние, снова принуждённой разделять с псом его трапезу и опять отдаваемой родной матерью на поругание. Достаточно сказать лишь одно: она испытала, облегчение. Ибо для неё несравненно спокойнее было засыпать рядом с тёплой, пушистой, беззлобной собакой, нежели ночевать в одном доме с матерью и напряжённо прислушиваться в ночи к тому, что происходит в соседней комнате.
Март между тем закончился, зимние холода постепенно сдали свои позиции, и после непродолжительного периода снеготаяния, когда весь двор представлял собою искрящееся под весенним солнцем море талой воды, омывающей там и сям островки грязи, весна наконец вступила в свои права со всей подобающей этой поре жаждою жизни. Это биение жизнелюбивого пульса, трепетное ожидание солнечных дней и чувство беспричинной радости ощутили все — от Лярвы и её дочери до Проглота, до поселившейся над его конурой семейной пары ворон и до каждой пробивавшейся на дворе молодой зелёной травинки.
Вот только реагировали на биение этого пульса все по-разному. Лярва — учащением пьяных оргий и уже не днями, а целыми неделями беспамятства. Окружающее весеннее пробуждение, само по себе радостное и пьянящее, было для неё недостаточно пьянящим, и требовалась алкогольная кульминация. Сучка приноровилась путешествовать по двору на всех четырёх своих культях, которые ей приходилось осторожно и нехотя погружать в чмокающую грязь и часто отмывать в изобильных и глубоких лужах, отчего она, высоко вскидывающая при передвижении все четыре конечности, чем-то напоминала дикую уличную кошку, боязливо переступающую и прыгающую через грязь и лужи. Проглот теперь часто и блаженно спал под открытым небом, отогреваясь под наплывами солнечного ласкания; даже при появлении во дворе хозяйки он убирался в конуру не сразу и неохотно. Ярко-зелёная молодая травка поднимала свои листья и стебли с каждым днём всё выше, всё бодрее и всё решительней. Наконец, те самые вороны, а вот на воронах надо остановиться чуть подробнее.