Замалея принуждён был остановиться и поневоле присмотрелся к собачонке, чем-то показавшейся ему странною — странною даже до вздыбливанья волос на затылке от ещё одного, последнего ужаса. Всмотревшись, он узнал в этой собачонке синие культяпки рук вместо лап, узнал в этой мордочке исхудалое и грязное человеческое лицо с блестящими круглыми глазами, узнал в этом материализованном кошмаре замученную родной матерью девочку из рассказа Пацкевича — и завопил истошным, раздирающим благим матом, исполненным страха и завывания, как никогда ещё не кричал в своей жизни.
Девочка, напуганная криком, юркнула за спину пса. Позади раздался хлопок двери, и Замалея, слыша шаги бежавшей Лярвы, замолчал, опомнился и помчался к калитке. Ужас придал ему силы, и на бегу он постепенно перешёл с четверенек на три конечности, затем на две и наконец смог распрямить спину. Боли не было, точнее, она была временно вытеснена другим, стократ сильнейшем впечатлением — потребностью спасти свою жизнь.
Каким-то шестым чувством угадав, что не сможет перепрыгнуть через калитку, он просто с ходу выломал её всем своим грузным телом и понёсся по дороге, что называется, куда глаза глядят. Глаза его в ту минуту, однако, оказались смотрящими не в сторону деревни, куда надо было бы бежать и тем, наверное, избегнуть погони, а в сторону леса. Он побежал к темневшему вдали лесу, ведомый древним, как мир, желанием спрятаться от преследователя, укрыться там, где потемнее, — но явственно слышал да и чувствовал затылком, что Лярва продолжает преследование, не теряя его из виду. И это привело его в такое отчаяние, что из глаз брызнули слёзы, а в ноге проснулась дремавшая боль.
Тем не менее скорость бега Замалеи была выше, и расстояние меж ними нарастало. Тёмный еловый лес был всё ближе, ближе и манил беглеца своим пологом как гарантированным спасением. Ему казалось, что стоит только нырнуть туда, под мшистые покрытые паутиной сучья, — и сам чёрт не сможет разыскать его под ними. Боль в бедре опять острою бритвой полоснула, достучалась до его сознания, и ему стало страшно, что из-за этой боли он не успеет добежать до леса точно так же, как не успел выскочить в окно, — и тогда жуткая женщина настигнет его и вторым ударом топора раскроит ему череп. Эта картинка — как она сзади топором разрубает его голову пополам — с ужасающей чёткостью и буйством красок восстала перед его умственным взором, отчего его бросило в жар и пот. Перед самой границей леса он не выдержал и на бегу обернулся: Лярва маячила метрах в ста позади, и он не стал всматриваться в неё, а нырнул поскорее в древесную тень, туда, где «руки душителей» угрюмо распростёрли свой плотный покров над землёю и тянулись со всех сторон к непрошеному гостю.