* * *
Мы разместились в Отеле Ритц, и я немедленно поперся в магазин Schiap. Эльза Скиапарелли промела нас с Наташей целующимися в примерочной. Примерочные в бутиках это почти отдельная квартира. И если бы не Эльза, как она попросила её называть, то дело бы зашло гораздо дальше. Скиапарелли оказалась славной дамой. И даже не подумала нам выговаривать. А попросила наконец представить ей эту звезду кафешантанов. И пока Наташа приводила себя в порядок, я честно сказал Эльзе, что легкий завтрак, на который я её приглашаю, это минимум из моих извинений. Она неожиданно согласилась. Я взял Наташу за руку и мы пошли в Ритц.
Барон не спал, как я думал, а завтракал кофе и круассаном в зале ресторана.
– Наташа, позволь представить тебе моего друга, барона Мейделя, Якова Карловича.
– Я знакома с Яковом уже сто лет, Вань. Здравствуй, Яша!
Мейдель встал и припал к ручке:
– Княжна! Ты все хорошеешь! Ты и Кольцов? К тебе же сватался Миша Юсупов!
– Яков Карлович! Юсупов просто не знал, что она скоро познакомится со мной!
– Наталья Викторовна, пожалуй я соглашусь. Кольцов лучше. Тебе с ним будет не скучно.
– Знаете, господа, даже для певца кафешантанов и провинциала из деревни в Бургундии, вы удивительно придурки.
– Наташ, это все в прошлом. Я перестаю петь, а Яков переезжает в Париж.
– Иван, Яков! Мне кажется, или нужно начинать волноваться?
– Ну что ты, солнце! Я консультирую барона по импортному бизнесу.
– И все?
– Все!
– Ваня! Барон три раза дрался на дуэли, ты вообще бьешь всем морды не рассуждая. И у вас совместные дела! Успокой меня что ты не втягиваешь Яшу в авантюру.
Наташа! Я же помню, что у тебя в сумочке пистолет! И более мирного занятия, чем виноторговля не могу придумать. А даже если авантюрист Яков, будет меня подбивать на приключения, я сразу тебе расскажу!
– Здравствуйте господа!
Эльза пришла с двумя американками. Американки, попав в общество русских аристократов, стали подчеркнуто холодны и немногословны. Симпатичные дамы, судя по всему не чуждые феминизма, и близкие к интеллектуалам. Мы все продемонстрировали вежливую сердечность, на что американки надулись еще больше.
Это отдельная песня, отношение европейско-американских интеллектуалов, и русской эмигрантской аристократии. Понтярский снобизм постоянно разбивался о русскую сердечность и широкую эрудицию, которыми всегда славилось русское образование. И это бесило интеллектуалов еще больше, потому что со всей остальной аристократией они легко чувствовали свое интеллектуальное превосходство. А с русскими его не то что не было, но они еще и унизительно сочувствовали пробелам в знаниях. И доброжелательно не обращали на эти пробелы внимания. Что бесило еще больше.