Свет маленькой лампы едва попадал на умное лицо капитана. Волков косился на него и вздыхал, понимая, что Дорфус, хоть и молод, но умён и, скорее всего, прав в том, что дело будет нелёгким.
Они всё говорили и говорили, вопросов было много, говорили, пока масло в лампе не стало кончаться, пока звёзды не стали гаснуть на небе. И лишь когда потух костёр, Волков встал:
— Прошу вас ещё раз съездить в Мелликон. Ещё раз взглянуть на их лагерь, осталось три-четыре дня до дела, может, ещё что выведаете.
— Хорошо, отправлюсь сегодня, послезавтра вернусь, — отвечал Дорфус. — Отвезу туда пару бочек мёда, попытаюсь продать его прямо в лагере.
Волков обнял капитана:
— Храни вас Бог.
Рано, ещё до рассвета, по реке поплыл туман. Волков, и Максимилиан, и Румениге ехали по берегу реки. Поверху. А внизу, в тихой заводи, с мостушки, трое людей укладывали длинные вёсла в большую лодку.
— Эй, почтенные, — окликнул их кавалер.
— Что вам, добрый господин? — отозвался один из них.
— А сколько возьмёте, чтобы двух людей и двух коней переправить на тот берег?
— Это к разбойнику Эшбахту вас перевезти?
Максимилиан хотел было крикнуть что-то злое наглецу, но Волков его остановил, засмеявшись:
— Да, к нему.
— Без коней и за двадцать крейцеров перевёз бы, а с конями… Полталера, добрый господин!
— Уж больно ты жаден, братец, — крикнул Волков, сразу перестав смеяться, как только ему озвучили цену.
— Нет, добрый господин, это хорошая цена, — кричит ему мужик, — других лодок тут нет, а на пристани с вас больше возьмут.
— Ладно, но Бог ещё тебя накажет за твою жадность, — кричит ему кавалер. И уже говорит Максимилиану: — Прапорщик, езжайте за моей казной и людьми, доставьте всё ко мне в Эшбахт.
— Сеньор, но если мы поедем вместе, вы потеряете пару часов, но сэкономите полталера. На кой чёрт вам этот жадина?
— Не могу ждать, Максимилиан, не могу больше ждать, — ответил Волков и направил коня к воде.
Он и вправду не мог больше ждать. Он хотел домой. Первый раз в жизни с ним было такое, в груди его поселилось чувство тревожное, щемящее, но радостное. Будь он женщиной или человеком душевным, так, возможно, даже и прослезился бы, но старый солдат на такое был неспособен. Тем не менее, волновался, волновался, хоть и виду не выказывал. Кажется, лишь сейчас он понял, что значит возвращаться домой. Туда, где тебя ждут. Конечно, он очень хотел видеть Бригитт. Хотел видеть её живот. Он, наверное, уже заметен. Ну и, конечно, жену. Ей вообще скоро уже рожать. И Ёгана хотел видеть, и Сыча, и даже кухарку Марию. Но всё-таки больше всех её. Свою ненаглядную Бригитт. Наверное, у неё опять вся спина в веснушках. Весь носик тоже.