— Надеюсь, тетя Анна не объявит вам войну, если получит письмо днем позже! — возразила Дорица, заставив себя рассмеяться. — А интересная была бы война: вы чубуком, тетя хорошей метлой.
— Видали, кума, какова нынешняя молодежь! — Шьор Илия развел руками и оседлал своего конька. — Испорчена вконец! Все, на чем мы воспитывались, что ценили — им к смеху. Старые иллирийцы, по их мнению, — фантазеры! Идеалы — пройденный этап!
— Опять вы о политике, кум? — с некоторой опаской спросила Анзуля, зная, если он в ней увязнет, то не так-то легко его оттуда вытащить. — Значит, вы оба отлично поймете друг друга. Дорица у нас тоже большая патриотка!
Девушка вспыхнула, вспомнив свои недавние речи о Зринском и все мечты и надежды, жившие в ней тогда. Какой стыд! Ее чувствами пренебрегли, еще не успев узнать про них… А если догадывались, видели?..
Шьора Анзуля поняла переживания девушки и поспешила положить конец разговору:
— Бог с ней, с политикой! Вернемся-ка лучше к нашим домашним делам. — Эти слова разом успокоили Дорицу. — В политике наша барышня разбирается, это мы уже знаем. А вот разбирается ли она в стряпне? Послезавтра у нас четверг, стало быть, скоромный день. Вот пускай придет к нам да сготовит обед. На этом экзамене, милый кум, должны присутствовать и вы.
Пораженный, Илия широко раскрыл глаза:
— Но, кума, вы должны присмотреть за ней! Хоть издали, хоть глазком! Обещаете?
— Я ни во что вмешиваться не стану.
— Но извольте взять в соображение, что я — выздоравливающий! Судите сами, выдержит ли мой бедный желудок?
— О папа, не бойтесь! — отвечала Дорица смехом на шутку отца, которая даже в ее теперешнем душевном состоянии не может не развеселить ее. — Я вам такой обед закачу, что вы отдали бы мне за него право первородства, если б оно и так не было моим!
Нико ничего не знал об этих приготовлениях. И не замечал, что делается в доме. У него достаточно своих забот. Правда, работы в подвалах уже не отнимают у него время — страдная пора миновала, шум утих, все влилось в обычное русло. А повседневные дела не интересны Нико, не радуют его, ибо не могут они заставить его забыть свои опасения, угрызения совести, отчаяние… Бродит Нико по двору, по дому, не зная, за что взяться. Мысли его блуждают совсем в других местах и слишком неохотно возвращаются сюда, где все напоминает о его беде, о его вине. Много раз спрашивал себя Нико: что с ним такое? Неужели так теперь и будет всегда? Неужели нет выхода, нет надежды? Но у него не хватает мужества ответить себе прямо, честно, не выкручиваясь. Не понимая своего состояния, не решаясь об этом думать, он все же видит, чувствует — он уверен: что-то должно произойти, все должно как-то измениться. Или он найдет выход — или конец…