«Все знает! — мечутся мысли Нико. — Господи, что же она про меня думает!» Это казалось ему сейчас самым важным. Он не отдавал себе отчета, что до сих пор ни одним словом не обратился к невесте, не взглянул на нее, принял холодно, словно она ему никто; более того, что каждое ее движение он сопровождает просто враждебным взглядом!
Зато Катица, несмотря на все свое смятение, отлично заметила, что он не почтил ее ни словом, ни взглядом. Она робко подняла на него глаза, будто ждала упрека. И прочитала по его лицу, что он смущен, а может, и осуждает ее… Наверное, ему неприятно, что она осмелилась появиться среди этих людей, которые только что так весело беседовали, а теперь вдруг замолчали. Почему? Да потому, что явилась она, нежеланная, испортила им настроение…
Слезы навернулись у нее на глаза, и ей приходится изо всех сил сдерживаться, чтоб они не хлынули ручьем. Что ей до других людей, пускай думают о ней, что хотят, но Нико на их стороне! Осуждает ее и, может, стыдится…
Зачем только она пришла? Все здесь такое чужое… Шьора Анзуля ласково улыбнулась, ободряя ее, но это просто из милости, не из любви и доброжелательства! Нет у Катицы ничего общего с этими людьми, ни одна ниточка ее с ними не связывает. Вот когда бывала наедине с Нико, там, под Грабовиком, тогда да, тогда еще бывали минутки, она верила, что они принадлежат друг другу. Когда месяц лил на них свой кроткий свет и звезды мерцали над головой, а Нико так жарко, так пылко повторял свои клятвы… Да, тогда она надеялась, что станет его и он будет носить ее на руках. И когда приходила сюда в прошлый раз и стояла с ним и с его матерью на террасе, а он как бы представлял ее будущим подданным, о, тогда все было совсем иначе — под бескрайним небосводом мы были равны… Но здесь, в этой красивой комнате, за этим столом, уставленным великолепной посудой и лакомствами, в этом интимном дружеском кругу ей нет места! Ой, нет, хоть и приветливы они, и стараются ее ободрить, и улыбаются благосклонно… И Нико — будто другой, чужой, холодный. Даже взглядом не подарил, а раньше-то сколько любви и преданности светилось в его глазах! Никакого сияния любви теперь в них нет — одно смущение, а там, еще глубже, — стыд и унижение…
Дрожит в руке Катицы золоченый ножичек, который подала ей эта нарядная барышня — разрезать неявный пирог; дрожит рука, подносящая кусок ко рту — Катица боится, как бы не выронить его, не обнаружить всю свою неуклюжесть… И сладкий кусок горчит, вспухает во рту, словно впитал в себя все горькие слезы, что изливаются из сердца и огненным дождем падают на душу… Не может Катица проглотить ни крошки этого пирога, он кажется ей облитым желчью.