Доводы отца озадачили Катицу. Его глубокая убежденность заставила ее выслушать все, хоть и суровы его слова, хоть и ранят они ее.
— А почему же он мне не сказал, прямо в глаза! — страстно вскричала она, чувствуя, что теряет почву под ногами и что правота ее поколебалась. — Мужества не хватило! Совесть не позволила!
— И опять ты к нему несправедлива. Он просто не хотел тебя обидеть. Ждал, что ты сама его оставишь, к другому повернешься.
— Какая милость от высокого барина! — бросила сквозь зубы Катица. — Кто бы подумал! Нет уж, это я ему предоставляю — к другим поворачиваться. Желаю счастья!
Слезы злости и уязвленной гордости брызнули у нее из глаз. Тогда Мате, чтобы успокоить этот взрыв, обратил речь на другое.
— Видишь ли, доченька, дни мои сочтены, а может, и часы. Хотел бы я оставить тебя в этом мире пристроенной, как других моих детей: тогда и умру спокойно. От тебя зависит, чтоб мир вернулся в наш дом. Есть человек — верен тебе, ждет годы, мучается и страдает. Ушел он из дому, чтоб заработать на хлеб да место тебе приготовить. Почему же не хочешь ты его, как хотела еще год назад?
— Да не могу, не могу я! Зачем заставляете? Ох, чего бы я не отдала, если б могла!
— Это, скорее всего, гордыня, гордыня, дочка! — печально возразил Мате. — Вот ты не признаешь, что обидела его, а свою обиду помнишь постоянно. Сердце у тебя затвердело, отравлено. Ох, нет, не любовью оно наполнено — гордыней, спесью. Еще раз повторяю тебе: кто возвысился, будет унижен! А теперь ступай, подумай как следует, приди в себя.
Нет, не убедил отец Катицу. Ушла она от него со строптивостью в душе. Даже отец не понимает, в чем ее счастье. Нарочно не хочет понять. Говорит — позволил! Нет, позволил-то он только для виду, а под рукой другого жениха держал, на случай, когда этот отвернется…
Но постепенно возмущение ее улеглось; остыло негодование, отпустило. Не может она сердиться на отца, упрекать его, когда навалился на него такой тяжкий крест… Впервые вдруг ясно осознала Катица, что дни отца сочтены, что уходит он навсегда — и останется она сиротой, без защиты…
Но еще тяжелее Катице переносить жалобы матери. Несчастье грызет старую пуще, чем дочку, и видит она единственный выход в том, чтоб Катица обеспечила себя с другой стороны. Хорошо бы обручилась с другим, да поскорее, хоть вон с Пашко; тогда, кажется Ере, забудется их унижение, люди перестанут болтать да сплетничать.
— Да как же ты одна-то будешь, доченька! — зудит беспрестанно мать. — Любой тебя толкнет, сироту, в угол загонит!
Девушка упорно отмалчивается, только плечом нетерпеливо дергает, когда ей надоедят вечные попреки.