Однако к утру он воспрянул духом. «Какой я есть, такой и есть! — начала утверждаться в нем простая мысль. — Я тоже не последний в поле обсевок. Пускай я Бобица, зато моя семья честная, жители мы коренные, и род наш — из старейших в городе. К тому же есть у меня служба, с голоду не помру и зависеть ни от кого не буду…»
Успокоенный, он твердым шагом отправился под Грабовик — рано, чуть ли не на рассвете. Такое у него чувство, будто сегодня все решится: да, сегодня судьба его повернется — либо в ту, либо в другую сторону. Что ж, когда-нибудь да надо решать с божьей помощью… Прав Зандоме: железо куют, пока оно горячо…
Пашко готов ко всему, и душу его согревает надежда. Пускай хмурится заплаканное небо и свисают с него клочья седых туч, из которых сыплется изморось; пускай развезло землю под ногами, и липнет она, безрадостная, к сапогам — в воображении Пашко цветут вокруг розы и светит яркое солнце. Даже как-то забылось, что идет он в дом, хозяин которого лежит на смертном одре!
Пашко нашел больного в состоянии тихого спокойствия — как всегда, когда его отпускают боли. При виде Пашко лицо Мате просветлело.
— Здравствуй, а я тебя ждал, — тепло встретил он гостя. — Женщин наших видел?
— Нет еще. Я сначала к вам…
Пашко смутился; все-таки разговаривать с отцом Катицы не так просто, как он воображал. Что-то связывает, парализует его, когда он очутился с глазу на глаз с умирающим…
— А ты ступай к ним, Пашко, попытай счастья… Я тебе удачи желаю, вернее, хочу… Может, выйдет у тебя. Я ничего не смог — попробуй теперь сам, постарайся! Да, еще одно, пока нас с тобой никто не слышит: будь с ней терпелив и сейчас, и после, когда она твоей станет. Терпение, сынок, нужно со всеми, а с ней — особенно. В остальном, думаю, будет она тебе хорошей женой, по крайней мере, надеюсь…
Стоит перед ним Пашко, и нет в нем больше ни прежней решимости, ни самоуверенности: он глубоко тронут, сердце его полнится благодарностью и преданностью к этому человеку. Как он его учит, как советует, — тихо, с добротой, точно родной отец…
— Ох, чего бы я не дал, только б назвать вас батей! — с волнением вскричал он, и кажется ему — исполнись одно это желание, и уже нечего ему больше просить у бога!
— Может и так статься; и станется, коли бог даст. Но не надолго…
От этих слов у Пашко навернулись слезы. Какая будет для него потеря, когда умрет этот человек, который обращается с ним по-отечески; когда умрет отец той, для кого уже столько лет бьется сердце Пашко! Он отвернулся, не желая показывать старику своей слабости.