— Так что же ты скажешь мне, доченька? — спрашивает он тихим, ласковым голосом.
Нико не слышал слов старика, все непроизвольно отступили от постели, чтоб не мешать беседе отца с дочерью. Зато Пашко чувствует наверняка, что там сейчас решается его судьба — и новая надежда вошла в его сердце, и оно бурно заколотилось.
А Катица чувствует — что-то отпустило в ее душе, что сковывало ее, мешало дышать, мешало ясно видеть. Прильнула она к отцовской груди, бурно вздымающейся от волнения. Слезы хлынули свободно, принося облегчение.
— Все сделаю, как вы хотите… — прошептала она, пряча лицо на этой груди.
— Значит, он?
— Он! — без колебания ответила Катица.
Отец поднял глаза к небу с выражением страстной благодарности. Там, на небесах, испрашивает он благословения своему ребенку… Но сомнения вернулись к нему; и он спросил, переведя глаза на дочь:
— По любви — или по принуждению?
— По любви! — вырвалось у нее громко.
С этими словами будто спала последняя тяжесть с ее сердца. Будто сразу прояснилось все вокруг, встало на свои места. Отец сияет от счастья; забыв о своем состоянии, он любуется дочерью, кладет ей на голову свои холодные руки.
Но уже не одна Катица стоит перед ним на коленях: рядом с ней вдруг очутился Пашко и держит ее за руку, ожидая решения своей участи.
И Мате возложил руки на них обоих, шепча жаркую молитву за их счастье.
Все хранят благоговейное молчание при этой торжественной сцене. Нико ощутил несказанное облегчение. После стольких недель терзаний и печали у него впервые снова спокойно на душе. Словно очнулся он, стряхнул пыль и прах, сделался достойным своего счастья…
Больной вымолвил растроганным голосом:
— Теперь мне остается только молить о смерти тихой и благословенной…
Гости еще долго оставались у Мате. Немало возвышающих душу моментов пережили они у его ложа. Нико еще раз просил прощения у него и у его дочери — и получил на сей раз. Одна Ера упрямо молчала, тая в сердце злобу. Но никто как-то не обращал на нее внимания.
Мате дышит спокойно. Знает — завершил все земные дела, и больше ему, собственно, тут нечего делать. Физические страдания он воспринимает уже не как боль, а как нечто нужное и неизбежное.
Ведь путник, подходя к цели, должен чувствовать усталость. А мы все такие путники…
Нико проводил Дорицу до дому и, прощаясь, сказал:
— Пойду к Зандоме. Я так взволнован, что не могу ничего делать. Сегодня будет у меня праздник. Самый большой праздник в жизни! — застенчиво добавил он, многозначительно переглянувшись с Дорицей.
А ей тоже кажется, будто только с этого дня получила она право отдаться своим чувствам, непреодолимо влекущим ее к Нико. Однако дружба между Нико и Зандоме ее отнюдь не радует.