По городу расхаживают бургомистр, стражники с начальником, лесники, сторожа, все — при знаках своего достоинства; тщательно осматривают улицы, хорошо ли подметены, посыпаны ли белым песком, чисты ли дворы, особенно в тех местах, по которым пройдет процессия.
Тем временем городская знать и многочисленные гости снова высыпали на площадь. Все это движется, перемещается, прохаживается перед палатками, поднимая клубы пыли. Вынуты из сундука праздничные сюртуки, где они покоились, посыпанные от моли ромашкой, вынуты старые и новые цилиндры, котелки, которые в обычное время никто не носит. У бургомистра совсем новый, модный цилиндр, а из четырех асессоров один только шьор Бальдо оказался обладателем такого головного убора — правда, уже несколько потертого.
Вышла из своего красивого дома с белыми жалюзи и наша шьора Андриана. Идет она подпрыгивающей походкой, приподнимая подол, из-под которого выглядывает вызывающе-алая нижняя юбка с черной вышивкой. Идет шьора Андриана, словно фигуру кадрили вытанцовывает. Вокруг нее роятся наши барышни, точно цыплята вокруг наседки. Во всем ей подражают: в подпрыгивающей походке, в покрое платья, а главное — в парлировании[16] на шепелявом венецианском наречии. Время от времени вся стайка останавливается у какой-нибудь палатки. Дольше всего простаивают там, где палатка до отказа набита всякой дамской чепухой. Тут вам и целые туалетные сокровища в разнообразных ларчиках и баночках, и веера различнейших фасонов, а над всем господствует огромный веер, раскрытый под сводом палатки. На веере изображены гондола и Дворец дожей в Венеции, а в голубизне моря, под самой гондолой, — портрет короля Умберто с огромными усами, и рядом прекрасное лицо королевы Маргариты[17].
«Ах, кому-то этот веер достанется!» — ломает себе голову не одна из зрительниц, и сердце ее сильнее бьется в сладостном предчувствии.
Меж тем эскадрон шьоры Андрианы приблизился к городской управе; отцы города встают, подходят к предводительнице с обязательным «Na mnogo liet!» — или даже «Per molti anni!»[18]. Опыт учит нас, что всякое такое гнездо, как наш городок, должно иметь своего идола, которому воздвигаются алтари, которому поклоняются и воскуряют фимиам. У нас такой идол — шьора Андриана, а за какие заслуги, за какие ее качества — ведает один господь бог. Достаточно сказать, что шьора Андриана всеми признана таковым идолом. Один шьор Мене, философ, не признает ее первенства. Вот и сейчас он прикидывается, будто не видит ее. «Так я к тебе и подошел, надутая пава, держи карман! — ворчит он себе под нос, оставаясь сидеть на приступке в полном одиночестве. — Отец-то твой луком торговал!»