Непонятно было, надсмехался ли Полуянов, но его последние слова, даже если они и были произнесены без всякой задней мысли, заставили меня по-другому, чем только что, взглянуть и на Чеснокова, и на Старикову, и на Данилову. Нет, не отвечали они моим представлениям о гармонично развитом человеке. А ведь учат и, значит, претендуют. Да от таких гармонично развитых бежать без оглядки хочется. И вдруг меня буквально обожгла мысль: да они ведь, эти люди, и коммунизм строить призывают. И руководят этим строительством. Что же это за коммунизм получится?
— На уроках литературы мы торжественно внушаем, что вот если бы Александр Сергеевич Пушкин жил в наше время, ему были бы созданы все условия — твори только… В нашей школе растет поэт. Но фамилия его не Пушкин, И, значит, можно клеймить его и унижать? — словно размышляя вслух, продолжал Полуянов.
— Пушкин и Ямщиков! — фыркнула Данилова. — Что-то вы, товарищ военрук, совсем зарапортовались.
Глаза Полуянова оскорбленно сузились, пятна со скул расползлись по всему, внезапно осунувшемуся лицу, и, наверно, не у меня одного мелькнула опасливая мысль: а не хватит ли военрука один из тех ударов, от которых, как говорят, не застрахованы пожилые люди. Словно подтверждая возникшее опасение, правая рука его машинально расстегнула верхние пуговицы воротника, освобождая смуглую напрягшуюся шею.
— Пушкин и Ямщиков, — как бы взвешивая эти два слова, две фамилии, произнес он заметно задыхающимся голосом. — Значит, по вашему мнению, Ямщиковы заведомо обречены на бесталанность?.. Мда-а… Хорошо же вы верите в свой народ. Твердо… Как же можно… с такими убеждениями воспитывать? Интересно бы знать, какой смысл вкладываете вы в понятие коммунизма… Вот вы тут в начале митинга обронили, что зал тесен… А вот я искренне рад за тех детей, которых здесь нет. Хороший бы они получили урок гражданского воспитания…
— Кто бы говорил о воспитании, только не вы, — пришла на помощь Даниловой Старикова. — Мы ведь осведомлены, что происходит на ваших уроках.
Лицо Полуянова осунулось еще больше. Вот как сработали наши шалости, которым мы не придавали особенного значения. Против нас же и сработали. Мне стало горько за военрука. Он хотел что-то сказать, может быть, согласиться со Стариковой, но не успел.
— Кто бы нас упрекал! — вскричала Данилова, воздев руку с ридикюльчиком, — Кто бы нас упрекал! А вам известно, товарищ Полуянов, пламенный радетель своего, как вы выразились, народа, что, к примеру, потребовал в городской библиотеке ваш ученик Горчаков? Вам известно?..