Подкатил следующий троллейбус того же — двенадцатого — маршрута. Двери сложились. Девушка, движением плеч освободившись от объятия, упруго шагнула на ступеньку, парень по-свойски хлопнул по ее левому плечу, дверь распласталась, троллейбус, как всегда задрожав от первоначального усилия, двинулся и исчез за углом. Кусову опять показалось, что из руки парня сверкнул острый юркий лучик. Наверно, это работа ключа от машины, того самого, который парень крутит сейчас на указательном пальце, направляясь к своему автомобилю. Но он золотой, что ли, этот ключ? Или бриллиантовый?..
Парень с досадой дернул за дверную ручку, втиснулся в салон. Звук защелкнувшейся дверцы достиг ушей Кусова. Взвыл двигатель. Машина присела на задние колеса, рванула с места и сразу же развила приличную скорость.
«Не понравилось, что не пожелали поехать с тобой? Болезненно реагируешь, когда ущемляют твое самолюбие?.. Влетит тебе от какого-нибудь дотошного гаишника за заляпанные номера».
Вот и все. Одноактная пьеска, поставленная самой жизнью, закончилась. Главные персонажи удалились со сцены, остались второстепенные. Но и они, покорные законам жанра, покидают ее: старушки-гимназистки поднялись со скамьи и степенно зашагали по улице Льва Толстого к Кировскому проспекту. Не иначе, решили подсластить свои увлекательные воспоминания пышками в сахарной пудре и стаканчиком кофе в «Пышечной». Кусов не однажды встречал их там. Сидя за столиком и озираясь на всех входящих, они походили на заговорщиц. Или на закоренелых интриганок. Хотя как выглядят настоящие заговорщицы и тем более закоренелые интриганки, Кусов совершенно не представлял. Но думать так нравилось. И он не мог отказать себе в этом невинном развлечении.
Дворничихи, громогласно переговариваясь, натягивали поперек прохожей части улицы перед домом, в котором жил Кусов, веревку с нанизанными на нее красными лоскутками. Робкая Настеха, кажется, благополучно отнекалась от того, чтобы лезть на крышу, голоса ее не слышно было. С ощущением какого-то тягостного, самому себе непонятного раздражения Кусов отошел от окна и повалился на диван. Он работал сегодня в вечер.
М-да-а… Серо, неудачно складывается жизнь. Но почему? Чего не хватает в его рассказах, что их так упорно отвергают? Право же, они не хуже многого из того, что публикуется в периодической печати, да и в сборниках тоже. Хвалят же его, Кусова, творения в Клубе молодого литератора. Самое-то скверное, что приходится целиком полагаться на мнение дядь и теть из редакций. А если они не понимают его? Как это проверить? Как пробиться к читателю?.. Неужели сказать себе: «можешь — не пиши». Живи себе, как живут миллионы мужчин и женщин, и не тужи. Чем, в конце концов, профессия токаря хуже любой другой?.. Да ничем, конечно, не хуже, зачем вообще так ставить вопрос? Если не хуже, то — сиди и не смей дерзать? Дело не в том: хуже — не хуже…