Ирина Петровна испугалась еще больше — впервые за минувший год заведующая гарнизонным продмагом представилась в ее воображении не разбитной вульгарной бабенкой, а спокойной и доброжелательной, миловидной молодой женщиной.
«Да что это со мной? — возмутилась Ирина Петровна. — Что за самоуничижение? Что творится со мной?»
Но что-то уже нахлынуло, не удержать было. Хотелось уличать не мужа, а себя, и испытывать от этого странное, но острое удовлетворение. «Ах, округлые страдающие глаза дочери?! Ложь! Красивые слова, чтобы как-нибудь облагородить свою беду. Дочь любила отца, уважала. И жалела, должно быть, что мать не слишком-то щедра была на ласку к нему. Ах, Катька, Катька, много ты понимаешь!..»
Ирина Петровна быстро пошла в глубь аллеи, свернула в другую, обошла вокруг пруда, на дне которого лежали коричневые пласты прошлогодних листьев. Надо уходить отсюда. Уносить ноги. Воздух этого парка обезволивает. Нельзя так вдруг, по какому-то нелепому наитию, признать, что не все с этим разводом так просто, так очевидно.
Расстроенная и утомленная Ирина Петровна направилась мимо оранжерей и цветников к служебному выходу, но, вспомнив о билете, повернула к Центральному.
Все-таки хорошо, что она побывала здесь. Как-то по-другому, не так трагично стала смотреть на свое несчастье. От того, что на роду написано, никому еще уйти не удалось, вспомнилось ей любимое изречение дворничихи, той самой, которая когда-то считала ее некрасивой.
Только в лифте Ирина Петровна спохватилась, что забыла найти и посмотреть чубушник Лемуана.
Мать уже была дома. Впустив Ирину Петровну в квартиру, она принялась бегать из комнаты в комнату, явно чем-то выбитая из колеи и бросая на дочь встревоженные, боязливые взгляды. «Что-то произошло в мое отсутствие, — догадалась Ирина Петровна. — Что-то случилось. Не дай бог — с Катей».
Но почему-то подумалось, что Катя и не заболела и не попала под автомобиль, а случилось с ней совсем другое, куда более страшное…
Что представляло из себя это страшное — мелькало в голове, но Ирина Петровна не смела оформить его как мысль… Как признаться себе, что дочь может и не появиться в этой квартире, навсегда остаться с отцом?.. А если это произойдет, то что же… выходит, она, Ирина Петровна, зрелая сорокалетняя женщина, обманывала себя, тешила красивыми, но мнимыми страданиями?.. Нет-нет, это невозможно. Это было бы уж слишком жестоко.
Ирина Петровна перехватила мать, обняла ее, с глубокой жалостью ощутив под дымчатой толстой шалью сухонькое легкое тело, и, заглянув в ее выцветшие серые глаза, заискивающе спросила, что случилось.