— Садитесь, — Старикова шевельнула бледными, в нитку вытянутыми губами.
Мы сели.
— Знаете, что это? — Старикова очертила тетрадью, выставив ее лицевой стороной к классу, плавный полукруг.
Мы знали. И Старикова знала, что знаем. Но, видимо, так уж полагалось строить разговор с нами, чтобы с первых секунд ощутили мы напряжение, сильнее почувствовали значительность момента и как следует прониклись им. Такими-то вот приемами и снискала, должно быть, наш директор славу человека, с которым лучше не связываться.
Потомив нас паузой, Старикова швырнула тетрадь на стол и с брезгливой гримасой на строгом лице спросила:
— А теперь поднимите руку, кто написал эту мерзость.
Вот это да. Тишина в классе сделалась еще напряженней. За стеною опять застучал мелок. При нажимах на доску он поскрипывал, и это вызывало во мне какие-то неприятные ощущения. Тягостное настроение человека, с которым не желают считаться и мнение которого никого не интересует, нахлынуло на меня. Я покосился на Ваську. В зеленых глазах его посверкивали желтые крупинки упрямства и злости, а веснушки на его побледневшем лице стали казаться выпуклыми, как спичечные головки.
— Значит, в десятом «А» классе нет автора этого возмутительного про-из-ве-де-ния? — еще раз осведомилась Старикова, едва заметно и оттого непередаваемо унизительно усмехаясь.
— Да почему возмутительного-то? — неожиданно раздался робкий голос Юрки. — Почему возмутительного-то?
Клавдия Степановна удивленно и недовольно взглянула на Юрку, а по застывшему лицу Стариковой скользнула тень, — будто ей легче стало, что кроме ее голоса в классе прозвучал чей-то еще.
— Вот как. А вы, должно быть, полагаете, что это шедевр доморощенного поэтического искусства? — холодно поинтересовалась она. — Уж не желаете ли вы, Горчаков, примазаться к чужой и очень сомнительной славе?
— Ой, да, может, поэма не у нас и написана! — вставила Галка Пертонен. — Откуда вы знаете? Есть же грамотные и в других классах. Проясните свою мысль!
Старикова нахмурилась. Соображение Галки явно пришлось ей не по вкусу. Безобидным оно было только на первый взгляд. На самом же деле, оно заключало в себе и намек, и вопрос: всей школе известно, что в нашем классе учится тот, кто даже сочинения нередко излагает стихами, так что же вы-то, Галина Михайловна, темните?..
Но Старикова не позволила сбить себя с занятой позиции. Проигнорировав выпад Галки, словно его и не было, и обращаясь к Клавдии Степановне, а не к самому Юрке, она спросила:
— Кажется, Горчаков решил сыграть роль фрондера? Но разве ему эта роль по плечу? Ни внутренние и уж, разумеется, ни внешние данные Горчакова не соответствуют его претензиям на эту роль.