Татьяна затеяла большую стирку: кастрюли с пузырящимся в них бельем, тазы с мыльной водой, стиральная доска… В такие дни лучше не подходить к Татьяне — она становилась придирчивой и злющей, будто обстирывала весь белый свет, а не себя только.
Я отправился разыскивать печку. Всю ночь она снилась мне: маленькая, чугунная. Но вот где раздобыть ее? Я вспомнил бородатого стрелочника, как он насыпал уголь в ведро возле своей полосатой будки на переезде. Не выручит ли он меня!..
Слегка подморозило, припорошило твердым, как крупа, снегом, и загуляла бесшабашная посвистывающая метелица.
— Печка, говоришь, надобна? — задумчиво переспросил бородатый стрелочник, опираясь на метлу. — Махонькая, говоришь?
— Маленькая.
— Это тебе дороже обойдется… Чугунная, говоришь?
— Лучше бы чугунная.
— И это учтем. Приходи часам к четырем, может, что и сморокуем.
Мело сильнее. Куда теперь? Что поделывает сейчас Дина? Я ни на секунду не забывал о ней, она все время как бы шла рядом со мною. Незаметно я очутился у приемного пункта. Внутри его горел свет. Значит, наши вернулись из Наттоваракки. Дверь в пункт была не заперта. Вызвав сварливую перебранку пустых консервных банок, нанизанных на веревку, я вошел в переднюю комнату.
Данила Петрович, посвежевший и повеселевший, сидел за приемной стойкой и читал свежие газеты. Из задней комнаты пахло ухой. Ком из медных смятых окладов от икон лежал на стойке. Оказалось, его припер Леня-Боровок. Он собирался в отпуск в Петрозаводск, ему позарез нужны были деньги. Наверняка он ограбил каких-нибудь несчастных старух, ободрал оклады, а иконы расколол топором. Леня обещал наведываться еще. Я попросил Данилу Петровича узнать, не раздобудет ли Леня мне печку — маленькую, чугунную…
Суматошно забренчали консервные банки. Вошел, ссутулившись, Полуянов, досадливо морщась, натянул веревку, гася бренчание.
— На такой вот ерунде моя разведгруппа засыпалась в марте сорок третьего под Тихвином, — с застарелой горечью в голосе пояснил он. — Два трупа подарили немцам. А я полгода отвалялся в госпитале.
Они, кажется, подружились — Данила Петрович и Полуянов. Это хорошо. Веселее им будет. Чтобы не мешать им, я, нахлобучив шапку, вышел из пункта.
Метель усилилась. Ходить затянутыми скользкой ледяной коркой улицами небезопасно было. Того и гляди, собьет с ног. В четыре часа я толкнул дверь в будку стрелочника. Он встретил меня неприязненно.