— Предыдущий секретарь умер в Калькутте от укуса змеи. Лорд Уильям взял меня на его место.
— Теперь вы жалеете об этом?
— Вовсе нет! — горячо возразил Брейсуэйт. — Его светлость — человек выдающийся. На короткой ноге с самим премьер-министром, — продолжал Брейсуэйт доверительным тоном. — На самом деле отчет, который мы составляем, предназначен не для Компании, а для самого Питта! От предложений лорда Уильяма зависит очень многое. Возможно, вскоре ему предложат министерский портфель, а года через два его светлость вполне может занять пост министра иностранных дел. Как думаете, что ждет тогда его секретаря?
— Лорд Уильям по горло загрузит вас работой, — предположил Шарп.
— А я надеюсь, что стану весьма влиятельным человеком, — признался Брейсуэйт, — наверняка у его светлости будет один из самых блистательных домов в столице, а леди Грейс станет хозяйкой блестящего салона.
— Если станет немного разговорчивее, — заметил Шарп. — Со мной она едва ли обмолвилась парой слов.
— А чего вы хотели? — сердито воскликнул Брейсуэйт. — Леди Грейс привыкла к самым утонченным беседам. — В надежде увидеть ее светлость Брейсуэйт поднял глаза на шканцы. — Ах, она просто ангел, Шарп! — неожиданно выпалил секретарь. — Мне еще не приходилось встречать женщину из высшего света, подобную ей! А как умна! Я закончил Оксфорд, но «Георгики» она цитирует куда свободнее меня.
Знать бы, о чем это он, тоскливо подумал Шарп, но, желая продолжить разговор о леди Грейс, заметил лишь:
— Ее светлость — очень красивая женщина.
— Красивая? — саркастически переспросил секретарь. — Да она просто образец женских добродетелей, ума и красоты!
Шарп рассмеялся:
— Вижу, вы сохнете по ней, Брейсуэйт.
Секретарь бросил на прапорщика испепеляющий взгляд:
— Если бы не ваша репутация грубого вояки, я счел бы последнее замечание весьма оскорбительным.
— Может быть, я и грубый вояка, — поддел собеседника Шарп, — но сегодня вечером не вы, а я обедаю с ее светлостью.
Впрочем, хвастать Шарпу было особенно нечем — леди Грейс по-прежнему не заговаривала с ним и едва ли замечала его присутствие за столом, да и кормили знатных пассажиров немногим лучше, чем бедноту. В обеденной зале подавали дохлых тушеных гусей, от которых нестерпимо несло уксусом. Капитан Кромвель особенно налегал на свинину с горошком, хотя горох так высох, что стал похожим на дробь, а пересоленная свинина на вкус напоминала старую дубленую кожу. Был еще пудинг, а иногда портвейн или бренди, а также кофе, сигары и непременный вист. С утра в капитанской каюте подавали яйца и кофе — недоступная роскошь для пассажиров нижних палуб, но на завтраки Шарпа не приглашали.