— Мда… — покачал головой отец Афанасий. — Ты понимаешь, что заговоры — это грех? Великий грех!
— Понимаю. Господь образумил. Показал, что грязь эта силы не имеет. От лукавого все сие. Но и наказал, а не просто указал. Вот и терплю расплату в виду глупостей своих людей, которые норовят меня ославить. И ведь я ничего с ними не сделаю. Начну запрещать и карать, так подумают, что рот затыкаю и пуще прежнего станут болтать. Тайком. А как с тем бороться? Не убивать же эти дураков? Помоги, отче. Век обязан буду. Мочи терпеть все это больше нет. Боюсь, что сорвусь и избивать их начну от злости бессильной.
— За то, что заговор применял — епитимью на тебя на ложу. — строго произнес отец Афанасий. — Грех это великий. По весне, как прибудешь в Тулу на смотр, пожертвуешь десять рублей нуждающимся. Сиротам или вдовам. Сам решай. А до того — каждый день «Отче наш» трижды по утру читать. Понял ли?
— Ясно понял, отче. А церкви я могу пожертвовать?
— Можешь, — чуть помедлив, ответил священник. — Но по доброй воле и сколько пожелаешь. Я в том тебя не неволю. И только после того, как епитимью исполнишь.
— Конечно.
— Что же до этих болтунов, то я с ними поговорю.
— Беда в том, что они своим языком поганым уже всех взбаламутили. Представьте, каково нам с супругой жить, когда тебя все твои люди считают нечистью православной?
— Как-как? — напрягся отец Афанасий.
— Нечистью во Христе. Дескать, мы волколаки, что крещение приняли.
— А ее почто такой почитают?
— Так по лету прошлому, как мне подурнело, ей тоже тошно сделалось. Память частью потеряла. Странная стала. Да ты, отчего, наверняка о том ведаешь.
— Как же, как же. Конечно ведаю. Мне ее мамка приводила, думала, что бесы в нее вселились. Я ее осмотрел. Церкви она не боялась, святой воды и креста животворящего тоже. И вообще не похоже, чтобы в нее бес вселился. Но Евдокия настаивала. Отчитал я ее тогда молитвами добрыми. Марфуша же, вместо того, чтобы бесноваться, заснула. Что совершенно невиданное дело для бесноватых, они в церкви покоя найти не могут.
— А что ее мамке не нравилось?
— Что капризничает, дела по хозяйству никакие делать не хочет. А за какие возьмется — все не так творит. Или портит, или в насмешку выворачивает все да поганит.
Андрей мысленно усмехнулся. Он уже столкнулся с тем, что быт людей XVI века был полон малопонятных и непривычных для него ритуалов да предрассудков. А дела хозяйственные в основном отличались наличием большого количества явных и скрытых ритуалов, носящих явный мистический характер. Даже если ты в целом все делаешь правильно, но упустишь тот или иной элемент ритуала, то местные это могут трактовать очень нехорошо — посчитают, будто ты проклясть их хочешь или еще какую пакость злоумышляешь. В общем, Марфе-Алисе с этим всем бредом досталось по полной программе. Что в категорической степени усложнило и без того немалые трудности по ведению хозяйственных дел. Ведь в XVI веке тупо не имелось того инструментария и возможностей, как в XXI. Из-за чего многие вещи делались иначе.