Но мистер Хэкли говорит обо мне, как будто я мусор. Не что иное, как заноза в его боку, еще один рот, который надо кормить. Из-за этого я чувствую себя ничтожной. Я даже не могу скрыть это от Трента, потому что он находится в машине, в то время как его отец продолжает принижать меня и уменьшать до чего-то еще более никчемного, чем я уже себя чувствую.
— Ладно, папа, — говорит Трент, кладя руку мне на бедро и сжимая его. — Завтра я отвезу ее к доктору.
— У меня завтра первая смена в магазине, — говорю я.
Я отнесла документы до того, как мы уехали на барбекю, и Стейси сказала мне выходить завтра, чтобы кто-нибудь был там и начал обучать меня как работать с кассовым аппаратом.
— Видишь, сынок? Девушки, как она, всегда найдут оправдание.
Слезы текут по моему лицу, и мне хочется выпрыгнуть из машины и покончить с этим. Эти унижения должны прекратиться. Я не уверена, что могу продолжать жить вот так.
— Она должна работать, папа. Я отвезу ее после работы.
— Хм, она, вероятно, просто придумает другое оправдание, — говорит папа Трента.
— Я заберу ее и отвезу. Заканчивай с этим, — отвечает папе Трент. — Ты в порядке? — шепчет он мне. Я не поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Трента, вместо этого таращусь на невзрачные пейзажи, которые мы проезжаем, и концентрируюсь на том, чтобы сдерживать рыдания.
Оставшееся время поездки в машине тихо. Никто не говорит ни слова. Как что-нибудь может быть сказано? Мистер Хэкли предельно ясно объяснил, что он думает обо мне, и я действительно не настроена что-либо говорить ему. Я должна быть благодарна, что кто-то меня кормит и заботится обо мне. Но если вы называете заботой то, как папа Трента относится ко мне, то я действительно должна съехать.
Я сделаю это, как только смогу.
К тому моменту, как мы возвращаемся домой, уже почти стемнело. Я направляюсь в свою комнату, беру пижаму и иду в душ. Когда я выхожу, все сидят в гостиной с включенным телевизором, но, кажется, будто его никто не смотрит. Волны чистого холода проходят через комнату, и внезапно я чувствую себя чужой. Незваным гостем, когда три пары глаз, уставившись, смотрят на меня.
— Доброй ночи, — говорю я и быстро поворачиваюсь.
Я бегу в свою комнату, закрываю дверь и накрываюсь одеялом. Это моя крепость, мое безопасное место, где никто не сможет тронуть меня.
Я лежу с открытыми глазами и прислушиваюсь к звукам. Приглушенный разговор, папа Трента повышает голос, а Трент кричит в ответ. Кажется, будто это продолжается часами, но я смотрю на часы и сердитые красные цифры говорят мне, что прошло меньше, чем полчаса. Я слышу шаги и задерживаю дыхание. Но шаги направляются наверх. Там говорят громче, и теперь я знаю, что это только Трент, его папа остался внизу. Потом ни звука. Никаких слов, никаких шагов, ничего.