Мемуары (Чарторижский) - страница 87

Среди литовских депутатов я встретил Букатого, занимавшего в продолжение нескольких лет в Англии пост посланника короля и республики.

Это был простой в обращении человек с большим здравым смыслом. Он приобрёл уважение англичан и их правительства. Некоторые из его английских друзей в знак привязанности дали при крещении своим детям его имя, по английскому обычаю. Я с матерью часто обедал у него в Лондоне. Тогда он был полным и здоровым, чему немало способствовал портер. Настроение духа у него было всегда весёлое.

Теперь я нашёл его похудевшим, с бледными впалыми щеками. Платье, ранее едва облегавшее его полноту, привезённое им, видимо, ещё из Англии, или сделанное по тому же покрою, теперь падало складками на его исхудавшем теле. Он шёл пошатываясь, с опущенной головой. То был как бы образ того, во что превратилась Польша. Ни одного слова утешения или удовлетворённости нельзя было от него услышать. Мы пожали друг другу руки на прощание, и он вскоре по возвращении из Москвы умер в своей провинции, в Минске.

Смерть Екатерины и восшествие на престол императора Павла, приближавшее к трону великого князя Александра, ни в чем до сих пор не изменили политических взглядов этого князя. Напротив, всё, что произошло со времени этих событий, казалось, утвердило князя в его мнениях, личных желаниях и решениях, в осуществимость которых он верил. Когда у него оставалось несколько свободных минут после утомительных занятий по военной службе, которым он отдавался с жаром потому, что любил их и желал выполнить как можно лучше волю своего отца, внушавшего ему постоянный страх. Он всегда говорил мне о своих планах и о будущем, которое хотел приготовить России. То причудливый, то пугающий, а иногда и жестокий деспотизм его отца, последствия этого деспотизма, как немедленные, так и те, которых надо было бояться в будущем, производили сильное и тяжёлое впечатление на благородную душу великого князя, преисполненного мыслями о свободе и справедливости. В то же время князя ужасали огромные трудности его положения, которые ему суждено было испытать в ближайшем времени. Предстоявший ему в будущем обряд коронования и все связанные с ним торжества, совершенно противоречившие его тогдашним принципам и природным наклонностям, вызывали в нём усиленный дух протеста.

Мы с братом добились трёхмесячного отпуска и собирались уехать из Москвы прямо в Польшу к нашим родителям. Великий князь был опечален и обеспокоен тем, что близ него не останется никого, кто бы его понимал и кому бы он мог довериться. Беспокойство его усиливалось по мере того, как приближалось время нашего отъезда и разлуки на несколько месяцев. Наконец он попросил меня составить ему проект манифеста, которым он желал бы объявить свою волю в тот момент, когда верховная власть перейдёт к нему. Напрасно я отказывался от этого, он не оставил меня в покое до тех пор, пока я не согласился изложить на бумаге мысли, беспрестанно его занимавшие. Чтобы успокоить, надо было исполнить его желание, которое всё больше волновало князя, и которое он высказывал всё настойчивее.