Итак, я хотя и наскоро, но как только мог лучше составил этот проект манифеста. Это был ряд рассуждений, в которых я излагал неудобства государственного порядка, существовавшего до сих пор в России, и все преимущества того устройства, которое хотел дать ей Александр. Я разъяснял блага свободы и справедливости, которыми она будет наслаждаться после того, как будут удалены преграды, мешавшие её благоденствию, затем провозглашалось решение Александра: по выполнении этой великой задачи сложить с себя власть для того, чтобы явилась возможность призвать к делу укрепления и усовершенствования предпринятого великого начинания того, кто будет признан более достойным пользоваться властью.
Нет надобности говорить, как мало эти прекрасные рассуждения и фразы, которые я старался связать как можно лучше, были применимы к действительному положению вещей. Александр был в восторге от моей работы; она соответствовала его тогдашней фантазии, очень благородной, но в сущности и очень эгоистичной, потому что, желая создать счастье своего Отечества так, как оно ему тогда представлялось, он хотел в то же время оставить за собой свободную возможность отстраниться от власти и положения, которые его страшили и были ему не по душе, и устроить себе спокойную и приятную уединённую жизнь, чтобы он в часы досуга мог бы издали наслаждаться совершенным им добрым делом.
Александр очень довольный спрятал бумагу в карман. Он горячо поблагодарил меня за мою работу. Это успокоило его относительно будущего. Ему казалось, что с этой бумагой в кармане он уже подготовлен к событиям, которые судьба могла неожиданно послать ему: странное и почти невероятное влияние иллюзий и мечтаний, которыми убаюкивает себя молодость, даже в таких условиях, при которых душа очень рано расхолаживается внушениями опыта. Я не знаю дальнейшей судьбы этой бумаги. Думаю, что Александр никому её не показывал, со мной же он больше никогда о ней не заговаривал. Я думаю, что он её сжёг, поняв безрассудство документа, который я должен был составить по его требованию. Работая над его составлением, я ни на минуту не сомневался в его бесцельности.
В то время как мы занимались этими мечтательными проектами одно новое обстоятельство придало намерениям великого князя более практический характер.
С тех пор как приехал в Петербург я чаще всего бывал в доме графа Строганова. Я как бы вошёл в их семью. Дружба и любовь, выказанные по отношению ко мне старым графом, оставили во мне воспоминание, которое всегда будет дорого и к которому я мысленно возвращаюсь с чувством большой благодарности. Я близко сошёлся, как это бывает между молодыми людьми почти одних лет, с его сыном, графом Павлом Строгановым, и с его другом, Новосильцевым, воспитанником и любимцем семьи, приходившимся им дальним родственником. Молодая графиня была чрезвычайно изящна, добра, умна и любезна. Не будучи очень красивой, она обладала более ценным, чем красота, даром — нравиться и очаровывать всех, кто её знал.