– Более того, – сказал он Кайботту, – ты, конечно, можешь критиковать Дега, но не забывай, что именно он привел к нам мадемуазель Кассат, Форейна и тебя.
Кайботт, считавший себя новым лидером группы, пришел в отчаяние. Похоже, никто не собирался позволить ему взять всю организацию на себя. Дега, который, по словам Кайботта, проводил все свое время в «Нувель Атэн», отказался исключать Рафаэлли. Писсарро не желал терять Дега. Ренуар, Моне, Сислей и Сезанн окончательно дезертировали. Начинало казаться, что больше независимых выставок не будет.
В конце концов Дега и Гоген взяли дело в свои руки и арендовали помещение во флигеле бывшей студии На-дара на бульваре Капуцинок, 35, где семью годами раньше группа устраивала свою первую выставку. Теперь перед ними встала проблема: как заполучить обратно Кайботта и кто реально будет участвовать, поскольку все теперь работали независимо друг от друга.
На самом деле Дега не проводил все время в «Нувель Атэн». Он работал над своей таинственной скульптурой. Четырнадцатилетняя натурщица Мари ван Гётен, дочка портного и прачки, была «мышкой» в кордебалете Оперы и позировала ему для странного, вызывающего произведения, совершенно не похожего на что бы то ни было, созданное прежде.
Сначала Дега нарисовал ее обнаженной, стоящей в четвертой балетной позиции: правая нога впереди, ступня вывернута наружу. Затем вылепил из красного воска на свинцовом каркасе модель в две трети натуральной величины с рисовальными кистями, на которых крепились руки, и металлическими скобами, разбросанными по всей скульптуре. Он продолжал работать над маленьким макетом склонившей голову набок фигурки, двигающей руками, хлопающей в ладоши, меняющей позы.
Когда макет обнаженной фигуры стал таким, каким он хотел, состоялось еще с дюжину сеансов, во время которых Мари позировала уже в своем балетном костюме. Дега рисовал поверх воска, затем добавил настоящие балетные туфли, шелковые чулки, белую газовую пачку и белый льняной прилегающий лиф. Затем приклеил, связав зеленой атласной лентой, настоящие волосы – быть может, срезанные с пышной копны собственных черных волос Мари, которые она заплетала в косу. И наконец, нанес на туфли, бедра и лиф тонкий слой горячего воска, сквозь который просвечивали настоящие ткани, оставив непокрытыми лишь волосы, пачку и ленту. Тщательно, не торопясь, работал он над этой скульптурой не один месяц и все еще продолжал работать весной 1881 года.
В тот год и Сислей, и Моне оказались бенефициантами внезапно возросшей торговой активности Дюран-Рюэля. В 1880 году он получил новую поддержку от банка «Юньон Женераль». Это открыло перед Сислеем, живущим теперь неподалеку от Фонтенбло, в Морэ-сюр-Луань, новые возможности: он заключил с Дюран-Рюэлем договор, гарантирующий ему постоянный доход в обмен на все, что он нарисует.