— Желаю заказать бесплатное выступление для всех детей города.
— Н-но, тут же много, — округлив глаза всё же поспешила принять ассигнацию, что резво исчезла, где-то в районе необъятного бюста.
— Не страшно. На сдачу купи девочкам пирожных, — и подмигнув Зинде, добавил. — А ты, малышка Суок, не вешай нос! Желаю тебе встретить однажды на твоём пути своего наследного принца Тутти.
И поспешил удалиться, так как и сам слегка расчувствовался.
А чумазенькой ничего не сказал. Она глазки какому-то грузчику у соседнего воза строила. Эх. Коварные женщины.
Городишко этот был небольшим, но очень таким… пряничным, что ли. Мощеные улочки, фахверковые, преимущественно бежевого цвете, дома с остроконечными рыжими черепичными крышами, на окнах множество ярких цветов в разнообразных вазонах. Люди неспешны и обстоятельны. Наряды забавны и для меня архаичны.
Мужчины в основном во всевозможных вариациях костюмчиков от новомодных узких и словно бы «подстреленных», до не менее узких но длиннополых. Сюртучного, что ли, типа. Многие с тростями. И у всех непременно либо котелок, либо невысокий цилиндр.
Дамы же, лишь некоторые в платьях. Они по виду такие же, как и у нас на рубеже 19–20 веков. Длинные, но уже без каркасов юбок, тонкие талии, объемные плечи, узкие до локтя рукава, но горло не глухое и высокое, а скорее как у плаща, что ли. Полу стоячий отложной ворот и огромные лацканы между которыми скрываются влекущие полушария. Множество женщин вместо юбок облачены в просторные шаровары, как правило до середины икры упрятанные либо в сопожок, либо шнурованный ботильйон, ну или в такие же гетры как и у меня, однако существенно более декоративные и богато отделанные. Головных уборов превеликое множество, от широкополых шляп с перьями до малюсеньких цилиндров, пришпиленных где-то сбоку. Один раз даже берет видел, почти как у Д’Артаньяна. Умора.
Но вообще, у женщин многообразие фасонов гораздо более обширно нежели у мужчин и описать всю их палитру довольно трудно.
— Господин, купите яблоки! — звонко завопила румяная девица с огромной корзиной натертых ярко-красных плодов.
— Селянка, кам цу мир. Я есть хотеть апфель. Давай-давай. Шнеллер, — ну не смог я удержаться, коверкая здешнюю реч и перемежая с дойче, ибо округлившиеся глазища и уморительно вжатая шея этой, едва сдерживаемой разрывающим шнуры корсетом, «крови с молоком», просто никого бы не смогли оставить равнодушным. А когда она под «Ой, мамочки» куда-то побежала, путаясь в юбке, я просто не удержался и громко расхохотавшись заголосил ей в след дурным голосом. — Ду хаст!