Так он и промаялся весь день, то расслабляясь в воспоминаниях, то напрягаясь в мыслях о человеке, который всю жизнь тайком попирает человеческий порядок и думает, конечно, что все у него шито-крыто и никакой кары ему не будет. Уже и сумерки втекли в окна и сгустились в углах да под лавками, и стадо, крикливо разбираемое бабами и ребятней, протопало-промычало, проблеяло по улице, и Марья, вернувшись с поля, многажды прошуршала в избу и во двор, а Бардина все не было. Старчески покряхтывая, Сергей Иванович вышел в сени, черпнул из жбана полную кружку и выцедил не спеша прохладного, явно закисшего кваса. «И квас-то не хочет подновлять», — подумал недовольно о Марье, не зная, куда деваться от давящей тесноты, хотя квас, пусть и закисший, охладил нутро и весомо осел в животе. И худой квас лучше хорошей воды… Ткнул сенную дверцу, шагнул через порожек и присел тут же на приступок, все еще теплый от дневного солнца.
— И чего без конца чадишь? — сказала Марья, обходя его с полным подойником в руках. — Эдак и помереть недолго, столько яду глотать. И сосе-от, сосе-от цельный день…
— Утром я сам выгоню скотину в стадо, — будто не расслышал ее Сергей Иванович. — А ты пораньше завтрак сготовь. Да с собой собери мне чего-нибудь. Задержусь я в Речном.
Голос вроде бы всегдашний, неторопкий и ровный, но Марья сразу поняла: больше с ним говорить не надо, не откликнется ни за что, лишь глянет досадно, словно на дурочку, что не понимает человеческого слова и пристает с глупостями. Лучше сделать по его и молчать старательно, так молчать, чтобы проняло, тогда он сам покряхтывать начнет, искать повод заговорить. Да не выдержала — с утра ведь не перемолвились ни разочку, — сказала робко:
— Все ж-ки хочешь связаться с им?… Не стал бы. Чай, толку-то… И не твоя это забота, пусть милиция разбирается, на то они и поставлены…
Как знала, и рта не раскрыл муж в ответ. Глянул криво, встал и ушел в крылец, стукнул с улицы дверью. Зло стукнул, будто не знай что уж она ему сказала… Марья хлоп-хлоп глазами: может, и впрямь что не так сделала?.. А и вправду, что ли, чем старее, тем дурнее становится человек? Всегда открытый был Сергей в молодости, веселый, а теперь днями не кажет улыбки, шутки не услышишь, на которые столь горазд был раньше. Случись тогда и не эдакое, случись и того пуще — лежал бы да балагурил, посмеивался над собой, а тут совсем сломился. Оно и конечно, глаз дороже, чем алмаз: раз потеряешь — больше не найдешь, да ведь что теперь поделаешь, жить-то все одно надо, никуда от жизни не денешься…