День, пробежавший непрошено скоро, мелькнул как солнечный сверк меж частых облаков. Вцепилась Варька в Алешину руку, когда выходили они из райской избушки своей, да и не выпустила, кажется, весь день. Он говорил что-то на ходу — она кивала, кивала в ответ и улыбалась, не слыша его и не понимая. Он вел ее куда-то — она шла, шла рядом, не зная и не спрашивая куда. Вернулись они в Мартовку, обуходили Дармоежек — да и тетя Таня поднялась наконец и картошку взялась чистить, сидя на краю кровати и с завистью лукавой посматривая на крылатую племянницу, — потом сходили за соседней бабкой Журавлевой, чтобы догляд был за мальцами и за хворой, и простилась Варька с Мартовкой, пошла за Алешей, словно на привязи, к леснику Ване Воинову. В два узелка, подвязанные в полушалки, уместилось все ее добро, ее незаготовленное приданое… И вот прошла здесь, в глубоком лесном кордоне, еще одна ночь, только вторая еще, а совсем уже не такая, какою была мелькнувшая слепо в домике лесорубов. Не противилась Варька ласкам Алешиным и в эту ночь, ни сил, ни хотенья не было противиться, а чуждо сковалось тело, пусто стало в груди, муторно, и в помине не осталось прежней сладости в той пустоте. Наверно, потому, что не могла никак сладить с собой, не думать, что за стеной — хозяева, хотя и хорошие люди, а все же чужие, что лежат они с Алешей в чужой постели, что нет у них ни крова своего, ни угла, где вольготно было бы и душе, и телу. Ощущенье было, будто подсматривают за ними сами стены, окна, потолок и диву даются: что за люди такие в чужом доме такую любовь творят? И еще одно, тревожное и холодное, вкралось сегодня под утро: точно забыла она что-то очень-очень важное, непрощаемо провинилась перед кем-то. Не перед собой, нет — ничего противного сердцу не делала она и никогда не упрекнет себя за эти сумасшедшие ночи, — а перед кем-то другим, очень-очень близким ей, даже ближе, может быть, чем Алеша, хотя и немыслимо теперь представить человека ближе. Но в чем, перед кем она так провинилась? О чем казнится душа?..
— Что с тобой, Варюшенька?
Это Алеша подошел неслышно, жарко коснулся губами шеи.
Варька вздрогнула и обернулась.
— Ничего… — Сунулась Алексею в грудь лицом и протяжно всхлипнула.
— Да что ты, Варюшенька? Что ты?
— Ничего, пройдет… Ну а дальше-то как, Алешенька?
— Что «как дальше»? Ты о чем?
— Жить-то как будем?
— Аа-а, вон ты о чем… — Лицо Алексея потускнело. Он мягко погладил ее плечо, устало отекшее. — Я тоже думал об этом, Варюшенька, не один ведь я теперь. Да ничего скорого не придумал… Поживем пока здесь, у Вани с Оней, ты потерпи немного, привыкай, а там видно будет. Сейчас мы с Ваней поедем в лесничество, поговорим с лесничим… Все хотел тебе сказать, да никак не подвертывалось: лесником я хочу попроситься на место отца. Построим новый кордон и разживемся потихоньку. Если ты, конечно, согласишься жить в лесу. Хотя… и в деревне можешь, она ж у тебя рядом… А у меня жизнь решенная, Варюшенька. Я ведь в лесу вырос и не представляю, где еще жить.