Недавно видел к коридоре, как дородный старик лет под семьдесят отчитывал моего ровесника, худосочного, лысого человечка (я его слегка знал, он как-то лежал в больнице с аппендицитом). Дородный наседал, требуя что-то, худосочный отлаивался. Старик отступил, но напоследок сказал громко и зло:
— Раньше в твоем возрасте детей еще заводили, а ты тут болезного строишь!
— Раньше детей заводили, — сказал худой. — А мы стариков дохаживаем.
Он это особо голосом не подчеркивал, говорил без надрыва или упрека, но дородный старикан сразу развернулся, сник и ушел. А худосочный тип с аппендицитом увидел меня и виноватым голосом пояснил:
— Оттащить дверь на кухню… Я не лошадь, таскать двери. Пусть сам таскает.
Сейчас мы стараемся о неизбежном не говорить, во всяком случае на людях. Такие напоминания — удар ниже пояса. За них и побить могут. Еще один схожий случай тоже произошел не так давно. Мы сидели компанией вечером у здания больницы. Курили, разговаривали о чем-то обычном, что надо сделать завтра, какие лекарства заканчиваются, где расплодились бродячие псы, и что с ними делать. Потом нас отвлекли, мимо шла не очень трезвая парочка, оба сильно опустившиеся, обоим с виду хорошо за семьдесят, — на самом деле, возможно, меньше. Мужчину мы знали немного, это местный алкоголик и бездельник по кличке почему-то Сашка Батюшка. Сашка домогался от своей спутницы, чтобы она с ним пошла в уединенное место, а она отказывалась. Повторяли они одни и те же слова:
— Ну Мару-у-усь, ну что тебе, жалко?
— Жалко! И портвейн твой горький был!
— Так он на то и портвейн. Мог бы сам выпить. Ну что тебе, жалко?
Попытаться воздействовать на свою даму силой Сашка Батюшка не решился, она выглядела солидней. Один санитар постарше хмыкнул:
— Ну и здоровье у бугая.
Тут Сашка в очередной раз затянул: «Что тебе, жалко?», женщина отрезала: «Жалко!», пихнула Сашку и ушла виляющей походкой, не столько от кокетства, сколько от портвейна. Сашка оглянулся, увидел нас и подошел ближе к нам, пожаловаться.
— Вот сучка-то, а? Будто ей жалко.
— Другую ищи, — посоветовали ему. Но Сашка не унимался:
— Портвейна жалко. И что она, а? Небось не залетит, — добавил он с неприятным смешком.
— Что ты сказал? — вдруг поднялся Рустам, самый старший здешний охранник, то есть он раньше был охранник, а теперь, как мы все, специалист широкого профиля. — Ты что это сейчас сказал?
Сашка понял, что пошутил неудачно. Он попятился, стал оглядываться, ища поддержки. Мы продолжали сидеть — во-первых, не думали, что Рустам начнет рукоприкладствовать, во-вторых, не очень жалели Батюшку.