Написано по заявке с инсайда: был при императоре Нероне… арбитр изящества Гай Петроний, про него в романе Сенкевича «Камо грядеши» очень вкусно написано. Но Петрония злой император таки убивает, и у меня аццкая печаль по этому поводу прям с детства. Посему умоляю вас, ребята, уползите моего Гаюшку.[15]
— В этом доме всё так изысканно! Повар знает свое дело, — молодая женщина смахнула с руки лепесток, упавший из венка. — И музыка прекрасна!
— Ты права, дорогая. Трималхиону стоило бы поучиться… — её спутник, смаковавший цыпленка в медовом соусе, походил на довольного кота, так же жмурился. Окончание разговора утонуло в весёлом смехе.
Окончание… Да, окончание. Сегодня он сам вручит ножницы паркам. Завтра не будет для него ни рассвета, ни пира с друзьями, ни любовных объятий. Не будет агуканья первенца Виниция и Лигии. Эй, куда вы ведете, мысли? Разве было подобное для него важным? Не будет боли и позора. И безумств того, кто требует поклонения и восхищения, разрушая Рим, основы искусства и чужие жизни… Так что прочь, грусть! Последнюю свою страницу он напишет красиво.
— Вот чаша, из которой я совершил возлияние в честь Владычицы Кипра. Пусть же отныне не коснутся её ничьи уста и ничьи руки не прольют из неё вино в честь другой богини!
Осколки на полу, среди цветов шафрана. Изумленные — и понимающие — глаза гостей. Прикосновение Эвники, полное невысказанной нежности, и умелые манипуляции врача. И сон, немного сна перед тем, как…
Пробуждение было тяжелым. Голова раскалывалась от боли, в глаза будто песка насыпали, и, кажется, он продал бы душу, о которой столько говорят христиане, за глоток воды. Можно даже без мяты и лепестков роз. Это так встречают во владениях Плутона, сразу заставляют уменьшить желания? Петроний попытался подняться, не устоял на ногах и снова растянулся на непривычном ложе. Солнечные блики на деревянных стенах, покачивание, скрипы… Он на корабле? Он жив?!
— Ты наконец пришел в себя, мой господин? — над ним склонилась Эвника, бережно отерла лицо влажной тканью. Эвника ли? Черты лица её, но тени под глазами, а волосы короче и темнее. — Вот, выпей, — поднесла к его губам чашу. На то, чтоб оттолкнуть, сил хватило. Чаша разбилась, по полу каюты начало расползаться пятно напитка, так похожего на кровь.
— Где я? Как ты посмела?!.
— Вот так. Посмела. И еще: на этом корабле не так уж много хорошего вина и гранатов, сок которых нам обоим велел пить врач, — молнии, сверкавшие в глазах молодой женщины, вероятно, могли призвать шторм.