Лео прижался к вибрирующему полу, чтобы иметь хоть какую-то опору, накрыл голову лапами и что-то провыл. Но я не слышал его за ревом. Я и себя не слышал, когда орал во всю глотку:
— Продержимся!
А еще — старую-старую считалку, бессмысленную какую-то, из далекого детства: «Стояли звери около двери. В них стреляли, они умирали».
И был залитый солнцем бор на косогоре. Река убегала вдаль, и в ней отражалось небо ранней холодной осени. Искупаться — уже не искупаешься, но дышалось легко. К тому же, ветер сдувал суетливую мошкару.
Ветер был ломкий до хруста. И прохладный, как руки моего детского врача. Я сидел на корявом пне, который скатили в воду с обрыва неизвестные мне молодчики (если бы знал, кто таким занимается — пообрывал уши), и гладил шляпки поросли древесных грибов, похожей на фантастическую многоярусную пагоду.
Ноги мои уже не умещались на пне и оскальзывали по коре в воду. Вскоре я должен был набрать ботинком воды, но пока еще удерживался.
В отдалении закричал глухарь, и я попробовал подладиться под его голос. Но у меня не получилось передразнить глухаря.
Майя появилась внезапно. Так выходят из тени листвы оленята, а люди так не выходят. На ней был дождевик и свитер, и я не сразу понял, что с ней не так…
Майя снова была маленькой девочкой — лет тринадцати, не больше. А я был голенастый мрачный лоб, и мне только недавно исполнилось шестнадцать…
Но мне уже давно не было шестнадцать.
Майя улыбнулась мне с косогора, посигналила лукошком для грибов и помахала рукой, подзывая к себе.
Я понял, что надо идти. Так и сказал себе мысленно: «Ну… надо идти». Будто прощался с кем-то.
Скинул ноги с пня — и холодная вода обожгла мне ступни. Можно было допрыгнуть до берега, я же как-то забрался на этот пень… Но вот хоть убей, я не мог припомнить, как.
— Лев, ну ты идешь? — требовательно позвала Майя.
И тут у моего колена возник Лео. Он пришел против течения, оставив за собой в песке цепочку следов, которые быстро развеяла вода. Обогнул меня, загородил дорогу своим огромным телом и начал рычать на Майю.
Глаза у нее стали огромными — но не испуганными, а скорее удивленными.
— Это… что это? — спросила она.
— Мой друг, — ответил я.
Раскалывалась голова.
— А я?
Лео рычал все громче.
— Убери его!
— Он не тронет. Он друг.
— Меня — тронет.
Маленькая моя Майечка… Родная моя женщина… Только теперь я понял, что ведьма с лукошком никак не могла ей быть. Та тринадцатилетняя девчонка верила мне абсолютно. И если бы я сказал ей положить руку Лео в пасть, она сделала бы это без раздумий.
— Теперь он вне опасности, — сказал кто-то незнакомый рядом со мной.