Она замолчала. Дарий, борясь со сном, спросил:
— Твоя дочь — твой единственный ребенок?
Голос герцогини помрачнел.
— Нет. Есть сын. Филипп. Сын своего отца.
— Твой тоже, конечно. — Дарий намеревался утешить, но сразу почувствовал, что сказал не то. Герцогиня нервно рванула кружево своей юбки.
— Я никогда не выведу пятно отсюда, — сказала она.
— Он умер? Твой сын?
— Умер? — произнесла герцогиня удивленно, как если бы она обдумывала это. — Он был со своим отцом. Они были казнены вместе. Цвет дю Шенов отхватили под корень.
Беспечность в ее голосе была пугающей. В этой женщине присутствовали такие непостижимые крайности и такая боль — Дарий оказался сбит с толку. Он давно не встречал кого-нибудь столь непостижимого. «Возможно, она так сложна, как Митос», — подумал он.
И так же взыскательна к себе самой.
— Я буду молиться с тобой за их души, если хочешь. — Он предложил это мягко, намереваясь возвести мост над стеной ярости и презрения. Она отразила благонамеренный приступ.
— Непременно молись. Если ты склонен к этому, то на коленях пробей спасительный тоннель сквозь камень. Я сейчас буду спать. — Она нервно перебила себя, воскликнув: — Это невозможно! Там нет подушки? Нет одеяла?
— Боюсь, нет, — пробормотал Дарий. Он не знал, раздражает его это или забавляет. — Спи спокойно.
Она прислонила голову к стене и испустила глубокий, обиженный вздох.
— Ты можешь звать меня Терезой, — сказала она. — Кажется, у нас получится стать хорошими друзьями, уважаемый священник. Разбуди меня, когда они подадут завтрак.
Ему не хватило духу сказать ей, что это маловероятно. Их тюремщики не потратятся даже на заплесневелый хлеб.
* * *
Он проснулся в темноте, задыхаясь от нее, погребенный под ней. Когда он открыл рот, чтобы закричать, тьма вторглась в него, словно засунула руку ему в горло.
Он не был уверен, что сможет издать хоть какой-нибудь звук, но вдруг прохладная рука скользнула по его лицу и прижалась ко лбу.
— Отец. — Пренебрежение герцогини несколько смягчилось с наступлением темноты. — Проснись. Ты бредишь.
Нет, это был не бред. Это было хуже, чем любой бред. Он судорожно вдохнул, не смог выдохнуть, потерял контроль, его легкие слиплись от ночной влаги.
— Отец! — Ее голос стал более похожим на тот, что звучал накануне. — Прекрати!
Он не мог. Он был беспомощен, как ребенок, во власти этого подавляющего ужаса, и когда он пытался привести в порядок свой разум и взять под контроль свое тело, силы ускользали, как змея, смазанная маслом. Боже! Он молил только о том, чтобы справиться.
Герцогиня прикрыла его рот своей рукой. Из-за паники Дария била крупная дрожь, но некоторая маленькая, упрямая часть его сознания поняла, что делает женщина, поняла и одобрила. Он принудил свое тело к неподвижности, не позволяя себе прогнать ее.