Он дышал носом, быстрыми, короткими вдохами, которые постепенно, почти незаметно, замедлились.
Через несколько мучительных мгновений все было кончено.
Он протянул руку и положил ладонь на ее запястье, пожав его так нежно, как только мог. Ее хрупкость удивила его. Она действительно была довольно хрупкой женщиной с запястьями тонкими, как птичьи лапы.
— Хорошо, — сказала она с некоторой долей удовлетворения, — по крайней мере, ты не храпишь. Я терпеть не могу, когда храпят.
Она убрала пальцы с его губ. Он чувствовал — тепло от них останется на его лице, как своеобразная татуировка. Когда он сел, герцогиня встала с приятным шелестом юбки и отступила назад, на свою сторону камеры.
— Спасибо, — сказал он. Его голос звучал хрипло и неровно. — Прости, если я напугал тебя.
Герцогиня фыркнула.
— Требуется гораздо большее, чем простое появление ночных страхов, чтобы напугать меня, отец. Я знакома с кошмарами. Мне пришлось столкнуться с ними, когда я была моложе, и моя дочь…
Было странно снова услышать тишину. Как будто она удерживала не только дыхание, но даже самое свое сердце.
— Моя дочь, — продолжила она после паузы, — вечно боялась то одной вещи, то другой. Монстра за окном. Шума в зале. А я не верила во что-нибудь настолько чудовищное, что причинит вред такому красивому ребенку.
— Где она? — спросил он.
Среди долгого, долгого молчания он услышал дрожь ее дыхания.
— Герцогиня? — Ответа все не было. Он опустил тон до еле слышного шепота. — Тереза? Где твоя дочь?
— Мертва, — сказала она. Слово нагое, как кость. — И да простит меня Бог, я знаю, что это к лучшему. В смерти она может обрести покой, какого мой муж никогда не давал ей при жизни.
Дарий закрыл глаза. Было нечто утешительное во тьме от закрывания своих глаз, как если бы он контролировал это, сам выбрал ее. И он желал позволить Терезе хоть сколько-то побыть одной со своим горем, но тщетно.
— Я не знаю, когда это началось, — продолжала она. — Ей едва исполнилось десять лет, когда я застала их вместе. Мой идеальный, красивый ребенок. А мой муж смеялся. Как будто это ничего не значило. И я предполагаю, что это не значило ничего. Я не смогла спасти ее от него, и теперь она ушла, и нет больше страдания для нее. Я благодарю Бога за это, как ни за что другое в моей жизни.
— Тереза… — он искал слова, чтобы утешить ее, но как тут утешишь? Попытка оказалась столь же бесполезной, как и незамеченной.
— Солдаты сообщили мне, — сказала она странным, размеренным голосом, — что ее последние слова на ступенях гильотины были обращены к ее отцу. К ее отцу.