— Так ты себя оправдываешь? — голос старика-гремлина был спокоен и выдержан. В нём даже просквозила некоторая ирония, хотя он и не говорил на этом языке почти полсотни лет.
— Не оправдываю я себя, — проворчал я, заставляя деда снова сыграть в лупоглазика озабоченного запором, — Я бессмертный. Мне не перед кем оправдываться. Нет ни одной силы, ни одной власти, ни одной нации, ни одной фракции и не единого божества перед которыми я бы чувствовал ответственность настолько, что стал бы оправдываться.
— Нет, я тебя точно сейчас в жопу пошлю, — буркнул старик, поёживаясь и отодвигаясь на тощей заднице подальше. Не из страха, скорее от отчуждения.
— А я и пойду, — с легкостью согласился я, — Вот возьму и пойду.
— Да неужели?! — каркнул старик, — Вот прямо притащил дирижабль через океан, поручился перед «академиками» и вот возьмёшь и уйдешь?! Ха!
— У меня появилась идея, — с улыбкой поведал я гремлину, буквально ощущая, как кожа на его заднице начинает собираться в жесткие валики от напряжения, — Слишком хорошая, в отличие от надежды, что семь молодых гремлинш мне могут действительно помочь.
Иногда действительно стоит просто выговориться. Когда проговариваешь что-либо о себе, то сам переосмысливаешь свои действия и чувства. Находишь новые идеи, видишь решения.
Обретаешь Путь.
Общение никогда не было моей сильной стороной, с тех самых времен, как я был смертным. Что-то я в этом самом общении не понимал, постоянно вспоминая поговорку одного обаятельного гангстера о том, что пистолетом можно добиться куда большего, чем без этого самого пистолета. Особенно — в важных делах, особенно, когда поджимает время… да и вообще, много этих самых «особенно».
— Что ты сделаешь, если я откажусь переводить? — старик скукожился, как будто ему было холодно.
Я ткнул пальцем вверх.
— Отправлюсь туда. Во Внешний Мир, — сказал я ему, — Буду ломать и убивать, пока они не согласятся мне помочь.
— Ты монстр.
— Старик, — я аж хохотнул, — Посмотри на меня. Зловещий и ужасный, а не могу уговорить старого пердуна поработать час переводчиком. Ты обрушил мою самооценку ниже развалин Вавилона!
— Ты плохой переговорщик, — признал гремлин, — Слишком много правды. Слишком прямо. Слишком страшно.
— Перед тобой разумный, который давным-давно наелся гостеприимством этого мира, — хмыкнул я, — Ты мне поможешь или могу лететь?
Улетал я из анклава гремлинов, скрипя зубами от досады. Очень хотелось засунуть в морщинистую задницу старого козла кактус, но пришлось себя удержать от искушения. Мерзкий говнистый сморчок имел мои мозги, уже точно зная, что сказали сёстры Царраката, но, видите ли, взял на себя ответственность «решить самому».