Паша встал ровно напротив, протянул руку и коснулся упругих узких губ кончиками пальцев. Нажал, попросил жестом открыть рот и Данила не стал противиться.
Казалось тело и чувства уже не здесь. Он не здесь и происходит это не с ним.
Он открыл рот, и почувствовал, как на язык попадает теплое пиво, а потом и горячая влага чужого языка.
Данила дернулся, хотел с испугу оттолкнуть, но янтарные глаза парня гипнотизировали. Требовали принять его и себя. И Данила, глубоко вздохнув, расслабился, и принял язык Паши, которым тот тут же начал шарить в его рту, лаская небо, зубы.
В конце-концов всегда можно представить, что на месте педика Макар. Что его член он тщательно намыливает, что в его задний напряженный проход толкает намыленный палец. Потом присоединяет второй.
Так легко представить и так легко обманывать себя, что думаешь о другом, когда четко понимаешь, чье тело ты сейчас нагнешь и распакуешь. Четко понимаешь, что будешь выть, когда член будет заходить все дальше и дальше, снося все барьеры, страхи, комплексы, разнося по телу только острый незамутненный кайф.
_____________________________________________________________________________
** Макар **
Надо было подождать, прежде чем отправлять документы. Неделю. Месяц. Она бы остыла, чувства поутихли, обида прошла. А я как будто сам натравил на себя эту белобрысую беду. Ведьму, сделавшую меня кастратом.
И что сложного трахнуть шлюшку, вставить по самые помидоры и одним оргазмом выбить из головы дурь по имени Василиса, но нет, одна только мысль что я буду натягивать не её накачивает меня мысленным бромом и делает член не приспособленным ни к чему.
Хотел сделать из нее страстную любовницу. Хотел раскрепостить. Получите – распишитесь.
Вот она у ног. Унижается. Жадно смотрит. Ведет себя как уличная девка заприметившая член. Пытается своими умениями отбить меня у шлюхи. Как будто та мне нужна.
– Выйди.
Резкий тон и острое желание по телу от горячего дыхания на головке, руки коснувшейся яиц.
– В кого ты превратилась? – шиплю я, и резко наклоняюсь, смотрю в ошалевшие от непонимающие глаза и встаю, чуть отталкивая. Застегиваю ширинку и снова поворачиваюсь. – Мне понравилась скромная девушка, а не грязная телка. Ты когда мылась последний раз? Совсем стыд потеряла?
Она смотрит ошалело, не веря в то, что говорю. Красивая, как смертный грех, который мне не страшно совершить.
Страшнее потерять ее, увидеть на руках лишь обломок её фарфоровой кожи, остекленевшие, безжизненные глаза. Увидеть смерть и осознать, что ничего не можешь сделать. Смотреть, как гаснет свет в глазах родителей, как твоя, невероятной красоты мать синеет.