«Святая Мария» была существом молчаливым, болезненным и двужильным. С утра до позднего вечера возилась она по хозяйству — терла, скребла и мыла, не зная, как угодить «дорогой Идочке», больше всего на свете ценившей чистоту и порядок, готовила еду, стирала, делала заготовки на зиму — всевозможные соленья, варенья, маринады — и даже успевала что-то строчить на старенькой зингеровской машинке для себя и для Оли.
Вставала она до света, а ложилась, когда в доме все затихало. И никто не знал, хорошо ей или плохо. Никто по утрам не справлялся о ее здоровье, не благодарил вечером за дневные труды. Ираида Ильинична целиком была поглощена собой и школой, а Оле это не приходило в голову. Молодость эгоистична.
Сестру Мария Ильинична боготворила, верила в ее непогрешимость слепо, не рассуждая, несмотря на все синяки и шишки, достававшиеся ей ни за что ни про что, и частенько ссорилась с племянницей, которая не хотела признавать тирании матери и по-своему бунтовала.
После смерти отца в доме что-то неуловимо изменилось для Оли.
Все так же пропадала на работе мать. Хлопотала на кухне тетка. На рассвете в Олину кроватку заглядывало солнце. На подоконнике зеленели неуклюжие кактусы. Тетка начинала орудовать пылесосом, шумно возя щеткой по полу и задевая мебель.
Проснувшаяся Оля лежала тихо, жмурилась от солнечных зайчиков, бегающих по стене, и слушала, как тонко позванивали струны отцовской гитары, висевшей у ее изголовья.
Жизнь продолжалась.
И все же мир, окружающий девочку, необъяснимо потускнел, потерял какие-то очень важные краски.
Не было теперь занимательных историй и сказок, которые отец рассказывал ей каждый вечер, не было его постоянных выдумок и затей: некому стало мастерить для нее елочные игрушки из бумаги, ваты и яичных скорлупок, клеить фигурки для картонного кукольного театра и разные другие не менее интересные вещи.
Впрочем, не в этом главной. Все, с чем имел дело Иван Петрович Макунин, к чему прикасался, о чем говорил, тотчас же освещалось удивительно теплым, добрым светом, причем без особых усилий с его стороны.
Тетя Маша не умела и не знала ничего, кроме кастрюль и тряпок. Да и некогда было ей. А Ираиде Ильиничне — подавно. Материнские свои обязанности она видела скорее в том, чтобы служить дочери наглядным примером стоической добродетели, чем заниматься конкретными будничными делами, связанными с ее воспитанием. Черновой работы Макунина-старшая не любила.
Не реже одного раза в неделю она регулярно, как по расписанию, устраивала душеспасительные беседы, которые Оля так и не сумела оценить ни в младенческом возрасте, ни позднее. Дети глухи к словам. Это самые деловые люди на свете.