Этого Герман уже не мог вынести. Резким подлым ударом ноги выбил у обидчика футляр. Раздался деревянный треск, коробка раскрылась и полетела под скамью, стоявшую рядом с киоском. Скрипка выкатилась в лужу, натекшую из прорванного шланга.
— Ах ты, гаденыш!
Неизвестно, как бы закончилась стычка для Германа, если бы не подоспели его отставшие телохранители. Схватили обоих ребят и вывернули им назад руки.
— Давай, Герм! Вмажь для профилактики!
Он «вмазал». И одному и другому. Спокойно, не торопясь, по лицу. Теперь ему не могли дать сдачи. Компания заржала.
— Берите свою балалайку и мотайте отсюда! Другой раз будете знать, на кого нарываться! — сказал кто-то.
— Сченснович! Подойдите сюда!
Голос знакомый, старчески дребезжащий от гнева. Герман вздрогнул.
Так и есть — Язеп Августович.
— Я все не верил, я все не верил, — задыхаясь, сказал старик, трясущейся рукой поправляя пенсне. — Думал — талант не может, не должен пропасть, потому что в основе его лежит добро, а не зло. Но ты… ты — маленький законченный негодяй! Ноги твоей чтобы не было больше в хоре!..
— Герм, а что, если и деду шмазь сотворить?
— Уйдите! Уйдите! Все! Не смейте его трогать! — Сченснович повернулся и побежал к выходу из сквера.
Язеп Августович не изменил своего решения, — недаром его прозвали Железным Язепом. С тех пор ни один хорист в его присутствии не смел даже произносить имени Германа.
Первая неудача обозлила, но не обескуражила. По некотором размышлении он утешился мыслью, что в стране не один хор мальчиков и, если хорошенько подзаработать, а это было теперь в его силах, можно поехать и в Москву, к самому профессору Свешникову. Вот тогда пусть и кусает локоть «выживший из ума старикашка». Так он отныне про себя и вслух именовал бывшего учителя.
Сдерживающего начала в лице Железного Язепа больше не существовало, и Герман Сченснович пустился во все тяжкие. Он не гнушался никакими предложениями: пел в раковине на городском бульваре, пел в поплавке-ресторанчике под запахи пива и заливной осетрины, пел на прогулочных лодках, аккомпанируя себе на подаренном дедом подержанном концертино, то есть нанимался в качестве развлекательного приложения к матросским парочкам и компаниям, проводившим воскресные дни в увольнении.
Ему совали трояки и пятерки, а Герман все пел, нимало не затрудняясь репертуаром и разучив на потребу любым заказчикам массу песен, в том числе и блатных, вроде «Гоп со смыком», за которые люди определенного сорта неплохо платили.
Сбережения на поездку росли не по дням, а по часам, дед не подозревал о замыслах внука, а вот с голосом Германа происходило неладное.