— Хоть бы предупреждал, когда тобой овладевает охота к перемене мест. Почему ты сейчас живешь в гостинице и где твои вещи?
— Какие у меня вещи? Один чемодан. Мотороллер я продал перед отъездом.
— А как же с работой?
— Меня возьмут в любой день.
Он чего-то недоговаривал, сна чувствовала, и прежнее беспокойство снова шевельнулось в ней. От него это не ускользнуло, и он потянул ее за руку.
— Пойдем купаться!
— Подожди. Я хочу знать все. Почему ты вдруг скис?
Герман тряхнул головой, будто освобождаясь от докучной мысли.
— Просто я подумал, как было бы плохо, если бы… я не вернулся. И знаешь что? Пожалуйста, поцелуй меня сама…
— Еще чего!
— Я прошу.
— Вокруг — люди.
— Им нет до нас дела.
— Тогда закрой глаза.
— Детский сад, — улыбнулся Сченснович, но глаза закрыл.
Она потянулась к нему, неловко чмокнула его в губы, и в тот же миг очутилась в его объятиях.
— Отпусти сейчас же!
— Опять начинается?
— Я рассержусь, Герман. Я всегда ценила в тебе проницательность, но ты явно поглупел…
Он разжал руки.
— Ты права. Пойдем освежимся.
Воды в реке было совсем мало, как всегда во время жары. Даже в сложенной из камней маленькой запруде — по колено. Сченснович вошел первым и лег спиной в прохладную, еще не успевшую нагреться проточную струю у края запруды, оставив ей место посередине. Оля поежилась.
— Холодная…
— Не растягивай удовольствие. Окунайся сразу!
Она поймала его взгляд и инстинктивно присела.
— Не смотри на меня так!
Он не послушался и серьезно сказал:
— Ты очень хороша сейчас. Другим можно на тебя смотреть, а мне нельзя?
Она плюхнулась в воду.
— Ой! Ледяная!
— Привыкнешь. Иди сюда поближе…
Оля с опаской оглядела берег. Ей не хотелось встретить знакомых. До сих пор дома не знали о ее свиданиях с Германом: несмотря на растущую день ото дня подозрительность матери и тетки, ей пока удавалось скрывать от них эту свою вторую жизнь.
— Знаешь, о чем я думаю? — спросил Сченснович, поболтав ногами.
— Нет.
— Ты должна показать меня своим. Я постараюсь их обворожить, и ты перестанешь бояться собственной тени.
— Нет, — перепугалась Оля. — И еще раз нет. Ты не говорил бы так, если б познакомился с моей матерью.
— А все-таки надо.
— Не порть мне настроения.
— Ну, хорошо, не будем сегодня об этом, — он протянул под водой руку и положил ей на шею.
— Убери. Люди везде.
— Не уберу. Тебя надо воспитывать наново. Каждый день и каждый час. Сбрось наконец с себя эти проклятые вериги всяких условностей, смотри на вещи проще.
Она вздохнула.
— Я попробую.
— Ну вот, так-то лучше. Имею же я хоть какие-нибудь права. — Он перевернулся на живот и заглянул ей в лицо. — Кто его знает, чем ты меня приворожила… Никогда я не думал…