Она откинулась обратно в подушки. «Сегодня они уволокли радиолу», — сказала она тяжело дыша, как после сильного напряжения. Мне хотелось спросить ее, почему она раньше ничего не сказала мне о тачке, но она уже снова заснула.
Я вошел в свою комнату. Исчезла не только радиола — моих книг тоже нигде не было.
Рак
«Во всех этих вещах, которые так занимают бирешей, я ровно ничего не смыслю», — сказал мне Рак на следующее утро, когда я уже рассортировал вновь поступившую почту, увязал стопки бумаги и принялся складывать их в стоявшую у дверей тачку. Ее рукояти были опять приведены в порядок. Работа была выполнена с художественным совершенством: лишь после долгого рассматривания я смог обнаружить те места, где были заново приклеены руки; стыки почти невозможно было разглядеть, так как они сливались с прожилками древесины. На ощупь рукояти казались совсем другими, чем прежде. Большие пальцы теперь стали непропорционально толще прочих, они словно распухли; вероятно, таким образом мастер хотел помешать мне обломать их снова.
«А хорошо вы изукрасили мой подарочек с крестин, ничего не скажешь!» — добродушно произнес крестный. При этих словах я вдруг заметил то, о чем когда-то упоминал Цердахель: Рак не выговаривал «ш». Обособившийся от остальной фразы звук «ш» вылетел у него изо рта как плевок.
«Два раза по полдня с ним провозился», — сказал крестный.
Я взялся за тачку. Рак шел рядом со мной, сначала молча, как будто сообразил, что я обнаружил дефект в его речи. Но через несколько шагов он опять заговорил.
«Во всех этих штуках, которые так занимают бирешей, — повторил он, — я ровно ничего не смыслю. До меня просто не доходит, в чем там суть! На первый взгляд все мне кажется ясным и даже важным, но тут же все вдруг начинает выглядеть жульническим и циничным. Вроде шутки, которая началась безобидно, а закончилась плохо».
Рак огляделся, будто желая удостовериться, что никто нас не подслушивает. Я ничего не говорил, просто ждал, что он скажет дальше.
«Думаю, причина в том, — сказал он, немного подумав, — что мы, с одной стороны, не без оснований считаем себя наделенными всеми способностями (таковы мы и есть на деле!), но, с другой стороны, именно в то мгновение, когда все должно решиться, нас постигает крах. Обморок мозга! Вспомните Наоборотистого!» — воскликнул он.
«В такие мгновения наш мозг становится нашим врагом, восстает против нас — в такие мгновения он живет самой что ни на есть полной жизнью. Возможно, нам просто необходимо иногда доказывать самим себе, что мы тоже можем иногда дать осечку!» — крестный уже значительно обогнал меня. Руки его были сложены за спиной, и я наблюдал, как его сцепленные пальцы — подобно клавишам рояля — приподнимались и опускались в такт речи. «Крах, — прибавил он, — это нарушение порядка — порядка, который необходим, чтобы мы могли создать порядок. Потому что тогда, по крайней мере, появился бы какой-то смысл. И что в результате? — спросил он. —