, — предрекает одна из наших легенд, —
солнце будет светить вам день и ночь”. Смысл приведенных слов — не в том, что все наши поступки тщетны. Вернее, в тексте подразумевается
и это тоже. Однако в первую очередь — и, пожалуй, это имеет решающее значение — легенда обещает, что нашим делам вечно будет сиять свет Ахуры.
“А коли будете ткать погребальные покровы, — сказано дальше в той легенде, —
никто больше не умрет”. Вновь то же обещание! — воскликнул Люмьер. — Легенда побуждает нас к тому, чтобы мы изготовляли свечи и ткали ткани! Найти ключ к тайне этого противоречия впервые удалось Инге».
Крестный посмотрел на меня. «“Изобретения, — так начал Инга свое знаменитое объяснение, записанное им после того, как он разрешил загадку, — изобретения — это части саморегулирующегося процесса нашей истории”. Вы обратили внимание? — прервал Люмьер свою речь, обратившись ко мне. — Он сказал “процесс”, а не “круговорот”! “Каждое изобретение, каждое открытие, — говорится в его объяснении, — отменяет само себя, когда наносит непоправимый ущерб своим собственным предпосылкам”. В этом контексте он употребляет одно чрезвычайно меткое сравнение. “Дерево дает тень до тех пор, пока оно стоит, — поясняет он дальше свои выводы. — Если оно рухнет, исчезнет и тень, в которой вы сидите. А лестницу, которую вы изготовите из его древесины, вы уже не сможете приставить к его стволу”. Образ лестницы он использует еще раз, когда пишет следующее: “Польза от лестницы, по которой человек восходит к познанию, убывает по мере восхождения. Когда он добрался до верху, лестницы больше не существует”. А еще один параграф в его объяснении звучит так: “Указательная стрелка мира чуть сдвинулась. Вы изменили одну-единственную малую частицу, но вместе с нею и все остальные части, а заодно и самих себя! Всё в машине мира соприкасается со всем прочим, все колесики приходят в движение, если тронете хоть одно!” Эти предложения я отношу к лучшему из всего, что было сказано и написано нашим поколением, — сказал Люмьер. — И не удивительно! Я сам — живое их подтверждение».
В харчевне
«Послушайте, — продолжал он, отерев рот тыльной стороной ладони. — Это случилось три года назад на той стороне, в Тадтене *, в харчевне “Корова”. Штиц вместе с другими был в Варбалоге *, на кирмесе >18, а я ехал из Балы *, от одного из троюродных дядьев. Мы встретились, как договорились, у развилки дорог, там, где начинается путь к Цику. Было еще рано, и мы решили немного посидеть в харчевне. Ох уж эти мне развилки!» — с преувеличенно театральным выражением воскликнул крестный.