По приезду первым делом иду в номер Веры. Сидят голубчики, ждут, что же Москва с беглянкой решила. Спешу их окончательно успокоить и четко обрисовываю ситуацию:
— Вера с сегодняшнего дня в официальном отпуске на две недели, МВД дало ей добро на поездку в Париж — строго смотрю на присутствующих — В качестве поощрения за прекрасно проведенные гастроли. Все оргвыводы по ее самоволке откладываются до возвращения в Москву, а тяжесть наказания будет напрямую зависеть от того, насколько разумно Вера станет себя вести во Франции. Вы меня хорошо поняли, Татьяна Геннадьевна?
— Поняла — выдыхает она — Спасибо, Витя, что вступился за Верочку, Тебе ведь, наверное, за нее досталось…
Дальше ее душат слезы, и она снова начинает рыдать. Достала своими причитаниями, лучше бы за дочкой следила! Но понять эту женщину можно — дочь одним махом загубила сразу три карьеры. Понятно же, что никто из этого семейства за границу больше не поедет. И Вера с матерью у нас работать не будут, и бедного Александра Павловича вполне могут попереть из МИДа за выкрутасы дочери. Это только в кино сын за отца не ответчик, и прочие красивые побасенки, а в жизни все отвечают за поступки близких, и еще как! Без работы эта семья, конечно, не останется — у нас в СССР так не бывает — но о нынешнем достатке и былых привилегиях им придется забыть. Короче, подгадила Верунчик семье по-крупному своим глупым поступком.
— Не знаю, как я теперь таможню буду проходить… — вздыхает Татьяна Геннадьевна и растеряно обводит взглядом чемоданы и сумки. Один из чемоданов, самый большой, явно дочкин — Верочка забрала с собой лишь документы и самые красивые обновки.
— Да никак. Оставите ее чемодан в Москве в аэропорту, и он будет там храниться в специальной службе, как забытый багаж. Пока Вера сама его потом не заберет.
— Нет, ну как же…
— А вот так же! — зло передразниваю я ее. Здесь карьера целого коллектива чуть не разрушилась, судьбы многих людей на волоске висели, а она все о каких-то тряпках переживает. Как есть идиотки, что одна, что вторая… И вот кстати.
— Григорий Давыдович, а как собственно Верин загранпаспорт оказался у нее на руках? Он же у вас должен был храниться.
Клаймич тяжело вздыхает и опускает голову. Потом смотри мне в глаза, тихо произносит:
— Витя, мы можем переговорить наедине?
Верина мать тактично выходит в коридор, директор закуривает.
— Вы же бросили?! — удивляюсь я.
— Бросил, начал — машет рукой Георгий Давыдыч — Устал я Витя. Не потяну дальше эту махину.
— Что значит не потяну? — напрягаюсь я, понимая куда идет разговор.