— Надо ведь подписать какие-то бумаги…? — неуверенно спрашивает он мидовского юриста. Тот кивает.
— Виктор, ты не жди нас — вдруг поворачивается Александр Павлович ко мне — у тебя же еще пресс конференция впереди. Езжай в посольство, передохни. Спасибо, что был рядом, но мы теперь здесь сами справимся. Езжай…
Господи, он даже не помнит, что мы должны были все вместе поехать на место аварии… Это его внезапное спокойствие просто пугает. Я растерянно оглядываюсь на Сергея Сергеевича — стоит ли сейчас оставлять его одного? Мидовцы заверяют нас, что справятся, а присутствие моей охраны только начнет привлекать к ним ненужное внимание. Полковник после короткого раздумья оставляет им одного из наших ребят, а мы поднимаемся наверх.
Рядом с ресепшеном нас неожиданно встречает Майкл. Сообщает нам, что он уже успел переговорить по телефону с парижским адвокатом, и тот с удовольствием взялся вести наше дело. Еще бы… Дело-то резонансное, и кроме хорошего гонорара мсье Робер Эрсан в ближайшее время не будет сходить с экрана телевизора, давая интервью прессе и комментируя ход громкого дела. За такую рекламу мог бы и вообще бесплатно поработать. Я вяло киваю.
Направляемся к машинам, краем глаза замечаю, что Сергей Сергеевич как-то подозрительно посматривает на меня и потом незаметно переглядывается с Гором. С лицом моим что-то не так? Да, пофигу… А с чего ему быть нормальным после посещения морга и такой эмоциональной встряски? Демонстративно достаю из кармана очки от солнца и прячусь за их зеркальными стеклами. Надо прийти в себя перед встречей с фанатами.
* * *
Наконец, наш кортеж выруливает с территории госпиталя и направляется в сторону моста Альма. В салоне лимузина повисает тяжелая тишина, даже Майкл Гор притих. На одной из оживленных улиц Сергей Сергеевич велит водителю остановить машину у небольшого цветочного магазинчика.
— Виктор, нам нужно купить цветы — я молча киваю и выхожу вслед за ним из машины.
Пожилая хозяйка лавки удивленно смотрит на толпу хмурых мужиков в черных костюмах, ввалившихся в ее цветочный рай, но радостная улыбка как-то быстро сходит с ее лица, когда я спрашиваю, есть ли у нее траурные ленты? Ленты, конечно, находятся. А вот дальше у нее отвисает челюсть, когда мы озвучиваем количество нужных нам роз. Она даже переспрашивает, думая, что ослышалась. Нет, добрая мадам, все правильно. В каждом из трех букетов их должно быть ровно по пятьдесят штук. Вот такие мы странные ребята… Эх, было бы время — я бы еще поставил на ночь эти розы в черную разведенную гуашь… И такую композицию запомнил бы весь мир.