– Десять тысяч, – объявляет он с ноткой раздражения.
– Десять тысяч пятьдесят.
Такой кучи денег у меня нет. Если я проиграю эту партию, то потребуются годы, чтобы заплатить долг отцу, который ничего мне не дал.
– Двадцать тысяч.
– Двадцать тысяч пятьдесят.
Наконец-то седая шевелюра колышется, голова приподнимается. Я вижу его глаза. Я смотрю на него в упор. У него такие же роскошные усы, как на том фото, которое я взял себе. Красавцем его не назовешь. У него озабоченный вид. Я пытаюсь понять, что в нем нашла моя мать. Он смотрит на меня, силясь понять. Его серые глаза ровно ничего не выражают.
– Тридцать тысяч.
– Тридцать тысяч пятьдесят.
Вокруг шепчутся. Привлеченные размером наших ставок, игроки из-за соседних столов обступают наш. Шепот перерастает в ропот.
Отец смотрит мне прямо в глаза. Я выдерживаю его взгляд. Не позволяю себе даже подобия улыбки. Сижу весь мокрый. Люди вокруг нас умолкают и перестают дышать.
– Пятьдесят тысяч.
– Пятьдесят тысяч пятьдесят.
Если я проиграю, останется только идти в доноры крови, а то и органов. Надеюсь, мой ангел-хранитель наблюдает за нашей партией с самого начала и не даст мне опростоволоситься. Святой Игорь, на тебя уповаю.
– Сдано? – спрашивает крупье.
– Пятьдесят тысяч пятьдесят, – повторяет за мной отец.
Он больше не поднимает ставку, пик позади, пора показывать карты. Он поворачивает по одной свои. У него пара валетов – только-то. А что у меня? Восьмерка треф. Пиковый туз. Бубновый король. Дама червей. Пока что пусто. Осталось перевернуть последнюю карту.
Зловещая тишина.
Дама треф.
Спасибо, святой Игорь. У меня пара дам! Вася, ты лучший! Я выиграл. С трудом, но выиграл. Обыграл родного отца! Волк сожрал змею. Я, не стесняясь, издаю волчий вой. Никто не пикнет. Меня разбирает смех. Хохочу и не могу остановиться.
Небольшая толпа вокруг нашего стола неприязненно расходится.
Спасибо, святой Игорь. Спасибо, Вася. В очередной раз доказано, что в покере все сводится к психологии. Собственно, в него можно резаться вообще без карт. Я схожу с ума от радости.
Отец не сводит с меня глаз. Он спрашивает себя, кто этот разгромивший его молокосос. Чувствует, что-то здесь нечисто. Все мои гены вопят: «Я – твоя плоть и кровь, ты меня отверг и теперь пожинаешь плоды!»
Я распихиваю по карманам его деньги. Теперь я богат. Вот оно, мое наследство.
Он собирается что-то сказать. Чувствую, этого не избежать. Он задаст мне вопрос. Наклевывается разговор. Я расскажу ему о маме. Но нет. У него дрожат губы. Он уходит, так ничего и не сказав.