Вообще, храм был закрыт для любых посещений на реконструкцию, о чём знали все в городе, а если бы и не знали, то могли бы прочесть объявление на богато украшенной табличке, висящей прямо у молоточка. Но Настоятель говорил, мол, их пустят без проблем, и встреча будет деловой. А сам за час до назначенного времени прислал письмо, в котором писал о неотложных делах и попросил (скорее, приказал, но вежливо) рубаку идти самому, не пояснив ни с кем будет эта встреча, ни зачем она вообще нужна.
И вот, Валлай стоит у закрытых ворот, постукивает молоточком по наковаленке, ему никто не открывает, а прохожие смотрят на него, как на умственно отсталого. Один богато одетый старичок даже приостановился, но всё же прошёл мимо. А через несколько секунд вернулся и подошёл прямо к наёмному убийце.
– Молодой человек, – предельно вежливо произнёс старик и ткнул указательным пальцем в табличку, – вот здесь же написано: «Х-р-а-м…», – он принялся читать по буквам, как малому ребёнку.
– Я умею читать, господин, – нервно ответил Валлай. – Мне назначено.
– Никому не назначают в Храм Безликого и Столикого уже больше двух месяцев…
Практически бесшумно в воротах открылась небольшая дверь, которую Валлай даже не заметил, насколько хорошо она оказалась спрятана. В двери стоял тучный жрец в простой на первый взгляд рясе. Простой, если не считать, что сделана она была из шёлка, а шёлк здесь, в Ариланте, продавался на вес золота без всяких преувеличений. И, судя по объёму жреца, только его пузо скрывал приличный такой золотой слиток.
– Входите, господин Валлай, – проворковал жрец и посторонился.
«Я же сказал, мне назначено», – едва не сказал рубака вслух так, чтобы его услышали даже те, кто давно прошёл мимо, но, сдержавшись, просто кивнул старику и вошёл.
– Я не вижу господина Ангиура, – произнёс жрец.
– У него появились неотложные дела, – уклончиво ответил Валлай.
– Вы же знаете дорогу? – даже не скрывая надежду в голосе, спросил пузан.
– Нет. Я даже не знаю, с кем у меня назначена встреча.
– Прошу за мной.
Они прошли по аллее со стоящими в два ряда статуями Единого. Первая статуя слева скрывала лицо в ладонях, а у той, что справа, ладони были отняты от лица, на котором едва угадывались человеческие черты. Во второй статуе слева угадывался Кузнец, несмотря на то, что молота – обязательного атрибута – никто не изобразил, а справа – Мудрец. И дальше – Воин, Пахарь, Охотник… У статуй чуть дальше даже начали угадываться женские черты – более широкие бёдра, узкие плечи, наметившаяся грудь. Мать, Пифия…
Валлай приостановился у статуи, на лице которой явственно проступали очертания костей, а нос был слишком курносым, и кивнул ей. Пусть это не настоящая Костлявая, дань уважения он отдать обязан. Кто знает, может, жрецы Единого не так уж и ошибаются.