Могильщик. Цена покоя

Дела в последнее время шли, мягко говоря, не очень. И это даже спустя полтора месяца после того случая, что Шёлк в разговорах с друзьями и семьёй называл «неприятным инцидентом».

Если Шёлк и не надеялся на вал посетителей в ближайшие пару дней после убийства сказителя магами, то уж через неделю-то слузи точно должны были поутихнуть, инцидент – подзабыться, а местные выпивохи – вернуться на свои насиженные места. Но этого не произошло ни через неделю, ни через месяц. Не то чтобы город гудел, обсуждая случившееся. Маги, которые до того дня вели себя тихо, и сейчас были тише воды ниже травы, они даже на улицах Нового Бергатта стали появляться реже, не говоря уже о том, чтобы метать молнии в людных местах. Просто… просто «Жирный Окунь» теперь считался плохим, если не сказать – проклятым, местом, и это несмотря на то, что раньше харчевня претендовала на первое место в городе и окрестностях. Ну, пусть первое место относительно цены и качества, но всё же.

Да и, Шёлк честно признался себе в этом, он всё-таки ждал наплыва посетителей на следующий день. Или хотя бы толпы зевак, жаждущих поглядеть на место расрпавы. Но...

Сегодня в «Жирном Окуне» опять было практически пусто. Трое пьяниц, весь вечер заказывающих самое дешёвое пиво, – вот и вся клиентура.

От него ушли два повара и одна служанка. И если повара сбежали к конкурентам, то служанка ушла прямиком на панель, хотя строила из себя недотрогу всё время, пока работала у него. Помимо управления делами теперь Шёлку приходилось мести полы самому да выполнять кое-какую мелкую работу вроде колки дров, хотя раньше он предпочитал платить за такие мелочи едой попрошайкам. Но даже такие траты хозяину «Жирного окуня» были теперь не по карману. С такими успехами в делах как бы самому попрошайкой не стать…

Если бы он не продал втридорога одежду и припасы тому странному проходимцу в дранье, сегодня ему нечем было бы заплатить слугам. Тот бродяга платил золотом, хотя многие местные попрошайки одевались куда лучше него, и, Шёлк признался себе в этом раз в третий за день, он не отказался бы обмануть ещё одного такого дурачка.

Дверь харчевни, скрипнув, открылась. Шёлк повернулся ко входу резко, словно охотничий пёс, почуявший добычу. Быстрым взглядом окинул гостя, оценивая платёжеспособность, и, нацепив на лицо широченную улыбку, направился к нему сам. Пусть на богача тот не походил, его запылённая одежда всё же выглядела неплохо. Путники порой оставляли щедрые чаевые, если их хорошо обслуживали, и Шёлк, мысленно положа руку на сердце и так же мысленно прося прощения у своих служанок, не отказался бы даже от пары лишних медяков. Всё-таки так сложились обстоятельства, и никто не должен называть его скаредным за просто желание сунуть пару лишних монет в карман.