Край неба (Кириченко) - страница 173

Прошло еще несколько дней, и Федор стал работать в полную силу. Продвигался медленно, делал несколько мазков, отходил, смотрел. Теперь он был совершенно спокоен, и только ноги уставали за день так, что он валился как мертвый и засыпал. Утром начинал снова, и к концу мая на холсте крупной основы, который так нравился Федору, уже угадывалось летнее поле, подсолнухи и пыльная дорога. Теперь Федору не приходило в голову, тем ли он занимается, нужны ли его картины людям. Эти мысли пропали сразу же, как только он «увидел» яркие желтые шапки подсолнухов, их коричневые стебли, — многие были сломаны, остро перегнулись и склонились к земле, как настигнутые пулями люди. Небо над ними держалось синее, темное в своей бесконечной чистоте, какое бывает только в летний полдень, и было видно, что день теплый, погожий — редкий день. В серой пыли полевой дороги лежали двое в выгоревших до белизны гимнастерках. Один из них, раскинув широко руки, лежал навзничь, подставив лицо полуденному небу, другой же уткнулся лицом в горячую пыль. На его спине покоились два желтых листка подсолнуха. Кто они были?.. Разведчики?.. А возможно, добирались в медсанбат и не хватило сил?.. Этого Федор не знал, да это было и неважно — главное, что день был именно таким, когда и умирать-то не дозволено. Но лежали в пыли эти двое…

Федору не терпелось скорее перенести все, что он видел, на холст, и он попросил соседа попозировать. Сосед, добрый человек, согласился, отлежал пару часов в гимнастерке и галифе на полу мастерской. Федору надо было как можно точнее ухватить складки одежды, голову, шею, подбородок, и он просил повернуться то так, то этак. Сосед покорно все исполнял, намучился и устал, и, уходя, едва взглянул на работу. А Федор продолжал трудиться; ему хотелось, чтобы в мертвом, лежавшем ничком, угадывалось движение. Чтобы было видно: он боролся за жизнь до последней секунды. Полз, ткнулся лицом в пыль и умер, но локти его еще напряжены, будто бы даже мертвый он отталкивается от земли. Федор не заметил, как в мастерскую вошла жена, долго смотрела на картину, после — вышла. А он, устав, сел на пень и смотрел на холст, на серую пыль и на подсолнухи, и на секунду ему показалось, что все это произошло с ним, что это он лежит там на дороге. Почудился запах разогретой пыли, запах лета и выстоявшихся подсолнухов.

Через несколько дней работа была готова. С утра Федор подправил траву на меже и головку подсолнуха, доведя ее почти до коричневого, и положил кисть. Все! Можно было бы радоваться, но радости как раз и не было, и только тяжелая, какая-то госпитальная усталость. Но и грустно не было, а как-то пусто и бездумно. И пришло в голову, что теперь он не знает, что делать дальше. Федор почувствовал, что за эти несколько месяцев он постарел, что все, что было с ним, ушло безвозвратно и надо будет снова пережить пустоту. Вяло подумалось о поездке в деревню, об этюдах, о детях. Он было ухватился за эти мысли, но тут же отбросил, понимая, что и они не спасут, а затем, повернув картину лицом к стене, быстро собрался и вышел из дому, потому что оставаться в мастерской не было никаких сил.