Они пришли к морю, сидели на большом валуне. Все было так, как четыре года назад, и Мазину казалось, что ничего плохого не было да и не будет в их жизни… Быстро темнело, волны становились свинцовыми, вода сливалась с небом. Они смотрели в темноту, слушали мерный шум волн. Далеко в море, высвеченный желтыми огнями, шел теплоход. От него еле слышно доносилась музыка. В небе загорались первые звезды.
Стеша спросила его, как он жил все эти годы, и Мазин ответил, что рассказывать, собственно, и нечего: что-то делал, куда-то спешил, а оглянулся — ничего и нет. Он говорил и тихо смеялся над своими словами и вдруг ощутил с неведомой раньше болью, что ему жаль потерянного времени, и подумалось, что люди, если нет никаких больших горестей, создают их сами, будто во что бы то ни стало не желают жить спокойно: все им неймется и они бегут куда-то. А куда, и не скажешь. «Отчего так? — спрашивал Мазин, ощущая страшную боль, которая бывает только во сне. — Отчего?..» В это время кто-то прокричал дважды: «Конец сезона! Конец сезона!» — и Мазин, проснувшись, с удивлением оглядел незнакомую комнату. Во дворе слышались чьи-то голоса, и он прислушивался к ним, все еще не вырвавшись полностью из сна…
Одеваясь, он поглядел в окно и увидел невысокую молодую женщину в купальнике и мужчину в зеленых мешковатых шортах. Женщина, как-то воровато оглядываясь, мыла ноги под краном, а мужчина поддерживал ее под мышки. Мазин решил, что хозяйка, верно, не разрешает мыться под краном, и поэтому женщина торопится. Мужчина сказал ей что-то, и она, рассмеявшись, брызнула на него водой. Он отскочил и тоже засмеялся. Мазин позавидовал им: видно было, они недавно поженились и поэтому жизнь для них была удовольствием; и впервые пришла мысль о том, что любовь и дана человеку для того, чтобы после, когда наступит время раздумий, было чем жить и, оглянувшись, сказать: «И со мной это было!» И утешаться хотя бы этим, потому что ничего лучшего в жизни уже не будет. От таких мыслей стало грустно и подумалось, как все же глупо бывает в жизни, когда не можешь разобраться в простых вещах. Он вздохнул, вспомнил сон и то, как в нем все просто и легко.
Через какой-нибудь час Мазин отправился на трамвайную остановку. Вечер был тихий и не по-осеннему теплый; солнце скрылось где-то там, за огородами и садами, и воздух казался синим. За высокой дачей с длинным белым забором начинался заросший бурьяном пустырь, тянувшийся далеко вдоль берега моря и падавший к нему крутым глинистым обрывом. По краю обрыва шла узкая тропинка, иногда она терялась в траве или сбегала к воде, а затем снова появлялась, уходя куда-то к горизонту. Вдали виднелось одинокое дерево, стоявшее, очевидно, на краю обрыва и отдаленно напоминавшее человека. Все это было знакомо Мазину, потому что они со Стешей не раз бродили здесь.