С тех пор прошло много времени. Л. Д. Ландау уже давно был во главе теоретического отдела Института физических проблем. Его присутствие на семинаре института по средам делало эти семинары особенно интересными и острыми.
Он умел коротким вопросом или замечанием сделать ясным суть дела или изменить представления, а нередко и поставить докладчика в трудное положение. Делал он это вполне деликатно, но определенно, и общими словами отделаться от его вопросов, а иногда и натиска было невозможно. Докладчикам было не легко, но зато как много получали слушатели. На одном из таких семинаров я и познакомился с Львом Давидовичем. Скорее всего, познакомил меня с ним мой друг В. Л. Гинзбург, у которого уже в то время были общие серьезные научные интересы с Львом Давидовичем. Они создали выдающуюся работу — «К теории сверхпроводимости» (1950) — и были в дружеских отношениях. Узнав о том, чем я занимаюсь, Лев Давидович обратил мое внимание на то, что в спектре деполяризованного света, рассеянного жидкостями, должна наблюдаться особенность, которая никем пока не наблюдалась. Мне сразу показалась его идея понятной, но, когда я стал обдумывать, все сделалось неясным. Это было мучительно, но пришлось на одном из следующих семинаров признаться, что я не понял его идеи, и он снова детально, с предельной ясностью, без раздражения объяснил мне свою физическую идею. Когда в следующий раз я уже рассказывал, как я собираюсь ставить опыт, он сказал: «Ну вот и хорошо, а когда получится результат, мы сумеем его как следует объяснить», — полагая, очевидно, что у меня все-таки полной ясности пока нет. И был недалек от истины.
К сожалению, этот тонкий эффект тогда (1950 г.) со светом ртутных ламп наблюдать не удалось, но с появлением новых источников света предсказанный эффект наблюдали и мы, и канадские физики (1968—1969 гг.). Этот эффект, обязанный взаимодействию ориентационных и трансляционных мод движения в жидкости, состоящей из анизотропных молекул, проявляется в спектре деполяризованного рассеяния на частоте линии Мандельштама—Бриллюэна в виде особенности такого же типа, как аномальная дисперсия показателя преломления в области полосы поглощения света.
К горькому сожалению, к этому времени Льва Давидовича уже не стало.
Довелось мне присутствовать на семинаре, насколько помню специально собранном, чтобы послушать «новую» теорию твердого тела, развиваемую Раманом, приехавшим в Москву в конце 50-х годов. Семинар проходил в Институте физических проблем, и Л. Д. Ландау на нем присутствовал. Докладчик говорил по-английски. Через 15—20 минут, а может быть и раньше, Л. Д. Ландау стало ясно, что излагается неправильная теория, и он короткой репликой по существу предмета буквально пригвоздил докладчика. Не будучи в состоянии дать сколько-нибудь разумный ответ по сути замечания, докладчик буквально взбесился. Он стал размахивать руками, топать ногами и поначалу издавал громкие, нечленораздельные звуки. Затем он с выпученными глазами уставился на Льва Давидовича, сидевшего в первом ряду и заорал: «А!… А! Если у тебя большой чуб (forelock), так ты можешь мне говорить, что хочешь…»