и относится все сказанное выше.
Но огромные успехи я черной физики в последние десятилетия сделали возможным искусственное получение редкого изотопа Не>3 в количествах, достаточных для экспериментирования. Этот изотоп становится жидким при температуре 3,2°, и физики получили в свое распоряжение новую квантовую жидкость.
Хотя химически обё изотопа совершенно тождественны, но между ними имеётся чрезвычайно важное различие, связанное с тем, что ядра атомов Не>4 состоят из четного, а ядра Не>3 — из нечетного числа частиц (протонов и нейтронов). Это приводит к тому, что квантовые свойства обоих веществ совершенно различны (физики говорят, что атомы Не>4 подчиняются статистике Бозе—Эйнштейна, а атомы Не>3 — статистике Ферми—Дирака).
Таким образом, в виде жидкого гелия Не>3 физики получили квантовую жидкость совершенно нового типа. Хотя ее свойства не столь эффектны, как свойства жидкого Не>4 (в частности, эта жидкость не сверхтекуча[85]), но с теоретической точки зрения они не менее интересны. Теория такой жидкости тоже была создана Львом Давидовичем Ландау (в 1956—1957 гг.) и занимает в его научном творчестве место, не уступающее теории сверхтекучести. Ей, однако, должна быть посвящена особая статья.
Е. М. Лифшиц
ЖИВАЯ РЕЧЬ ЛАНДАУ[86]
Десять лет отделяют нас от трагического случая, прервавшего блестящую деятельность Льва Давидовича Ландау. Уже никто из тех, кто избирает теперь теоретическую физику делом своей жизни, не имеет возможности получить напутствие от человека, дверь к которому была открыта всякому, ищущему его совета в науке. Отходит в прошлое, обрастая легендами, и облик этого необыкновенного человека. Даже самые яркие воспоминания тех, кто имел счастье находиться среди его близких учеников и друзей, не могут передать в полной мере своеобразие, блеск и обаяние его личности.
Всякие воспоминания неизбежно несут в себе что-то и от личности вспоминающего, и лишь прямая, не искаженная никем другим речь человека раскрывает свойства его души.
Живую речь человека доносят после смертного письма. Но письма Лев Давидович писал с большим трудом и писал нечасто. Ему вообще было трудно излагать свои мысли <на бумаге (так, на одно из предложений написать популярную статью он отвечает: «Вы, возможно, слышали, что я совершенно не способен к какой-либо писательской деятельности, и все, написанное мной, всегда связано с соавторами»). Ему было нелегко написать даже статью с изложением собственной (без соавторов!) научной работы, и все такие статьи в течение многих лет писались для него другими. Непреодолимое стремление к лаконичности и четкости выражений заставляло его так долго подбирать каждую фразу, что в результате труд написания чего угодно — будь то научная статья или личное письмо — становился мучительным.