— И здоровы, — светло улыбнулась ему в ответ женщина.
Через месяц после этих посиделок соседка, прихватив Дуняшу, переехала в дом Богдана Силыча. Правда, девочка несколько раз на дню бегала к своей Машке. То почесать, то попоить-покормить, то подоить, то просто навестить кормилицу.
Во второй год мы с дедом не новолетье отмечали, а тризну. Умерла баба Марыся. Как узнал об этом чародей, я не знаю. Только утром разбудил меня страшным известием и, с тяжким вздохом опускаясь на кухонную лавку, посетовал:
— Не поспеем мы к погребенью. А жаль. Хотел проститься с подругой, завещание её исполнить.
«Успеем! Складками пойдём», — чиркнула я на досочке своей и засобиралась в дорогу. Еды на день, воды во фляжку, носки на смену.
Предупредила Пыха, что за старшего остаётся, и вышли из дома. Метельщик наш уличный дядька Богша за повозкой сбегал. Дорога до леска на пригорке, где я вышла из складки, почти не изменилась. Подёргала деда за рукав, чтобы приказал вознице остановиться. Щедро высыпав в ладонь возницы десять грошей, Осей попросил на закате забрать нас отсюда, пообещав дать ещё столько же.
Страшилась, что не найду вход в складку, но обошлось. Только дед удивлённо бровь гнул и за руку крепко держал. Вторую тоже с легкостью нашла. Окончательно вышли в огороде, средь облетевшего малинника, под тревожный крик петуха. Тот же или другой горлопан двор охраняет?
Тот же… Признал, подбежал, горестно заклекотал. Всё в глаза заглянуть пытался, словно спрашивал: куда же мы теперь? Осиротели птички.
На крыльце, сокрушённо подперев руками лицо, так, что борода взлохматилась во все стороны, сидел домовой. Покосился на нас, чуть-чуть подвинулся, освобождая проход.
Дед в дом пошёл, а я рядом присела. Не хотелось идти смотреть на мёртвое тело. Пусть баба Марыся в памяти моей живой останется.
Рвалась задать домовому кучу вопросов, но не была уверена, что он читать может.
— Читать не можу, а мыслю слышу, — вдруг сказал домашний дух. — Спрашивай, отвечу.
— Звать тебя как, уважаемый?
— Душаном кличут — добрый значит, — глядя куда-то вдаль, представился собеседник.
— Меня Дарьей дед нарёк.
— Хорошее имя. Правда, не степнячье, но вам виднее, — покивал Душан.
— Ты завещание бабы Марыси знаешь?
— Знаю, — едва слышно ответил домовой. — Просила она чародея огню придать тело её вместе с домом.
— А ты куда?
— Так я ж домовой. Знать, доля моя с домом сгореть.
— Не хочешь ведь.
— Не хочу, да судьбу не объедешь, — всё так же тоскливо глядя в непонятную даль, ответил домовой.
— Знаешь, у нас в городе в доме домового нет.
— Быват… Чародеи домовых не жалуют.