«Ты же, наверное, пить хочешь!» — беззвучно охнула я и подлила несколько капель воды на листик, а потом ещё и ещё, пока Пых не сел на попку, отвалившись от импровизированной кормушки.
— Пых, — устало выдал он, но не завалился на бочок, а пошатываясь — слаб ещё маленький — ушел в траву и там затих.
«Эй! Ты куда? Потеряешься, глупый», — кинулась я за ним.
Но когда увидела, зачем зверёк уединился, то успокоилась. Говорят, даже короли нужду справляют в одиночестве.
Вернулся мой подопечный слегка поскуливая. К шёрстке прилипло то, что должно было остаться в траве. Всё же плохо у малыша кишечник справился с непривычной едой.
«Эх ты, засранец маленький!» — взяла я малыша на руки задом наперёд. Зачерпнула воду в туесок собственной работы, сорвала несколько листьев мать-и-мачехи и отошла подальше от родника для водных процедур.
— Пых! — возмущался ребёнок неизвестной породы.
«Терпи!» — мысленно уговаривала его я.
— Пы-ы-ы-ы-ых! — орал он громче.
«Ну я же не делаю тебе больно. Чего ты так орёшь-то?»
— Пы-ы-ы-ы-ы-х! — ещё громче заливался зверёк.
— Ты пошто зверя мучаш? — вдруг раздался у меня за спиной скрипучий голос.
От неожиданности чуть не выронила Пыха. Осторожно обернулась и мысленно ахнула. На не замеченной мною тропе, опираясь на узловатую палку, стояла старуха, согнувшаяся под тяжестью большущего горба.
Почти не глядя вытерла пушистой стороной листа остатки влаги с чистой уже шерсти и, не выпуская зверёныша из рук, поклонилась, приветствуя бабусю.
— Чё молчишь-то? Спросили — отвечай. Али немая? — строго продолжала выговаривать мне горбунья.
Я кивнула, показала свободной рукой на горло и сделала отрицательный жест.
— Во-о-о-оно чё, — удивлённо протянула собеседница, а потом уточнила. — Но слышишь?
Кивнула.
— Откелича взялась здеся? — продолжила допрос старуха.
Пожала плечами и махула рукой в сторону реки. Видела, что карга не только рассматривает меня, но и прикидывает какой-то свой интерес. Надеюсь, она не хочет меня съесть. Тут Пых, которому надоело висеть на сгибе моей руки, завозился и заскулил. Я, не спуская глаз со старухи, отошла к корзинке, уложила зверька на подстилку, рядом пристроила уже пустую берестяную коробочку и прикрыла их полотенцем. Ухватила за ручку и выпрямилась, показывая всем своим видом, что готова идти дальше.
А ещё я с радостью осознала, что понимаю речь этой женщины. Не литературный русский, народный говор, но понимаю же.
Но старуха не торопилась звать меня за собой.
— Ты сама[1] чё ли здеся?
Кивнула, но на всякий случай приподняла корзинку с Пыхом. В смысле, он со мной.