Вилен опасался, что подобную судьбу гуани уготовили всем незваным гостям: и врагам, и друзьям. Я же придерживался на этот счет иного мнения.
Несколько раз мы сверялись с картой и компасом, и нам казалось, что мы идем в нужном направлении. Но часы говорили совсем другое. Ведь если мы не сбились с пути, уже должно было показаться озеро…
Сумерки сгустились очень быстро. Мы с большим трудом нашли небольшую поляну и выбрали место для костра. Где-то близко слышался «хохот» гиены. Мы могли надеяться только на огонь и оружие. Пламя костра хранило нас, как хранило наших предков. Мне казалось, что в его языках мелькают картины схваток с пещерными львами и медведями, охоты на мамонтов и бизонов. В этих ночных джунглях я словно уходил куда-то далеко, путешествовал по еще более темным джунглям памяти, возвращался к истокам человеческой истории… Конечно, мы стали совсем иными, чем были наши предки, но так ли уж далеко мы ушли от своей животной сущности и не грозит ли нам возвращение не по своей воле? Или — по своей? И не все ли равно? Возврат в первобытность — это смерть. Пожалуй, даже хуже смерти: насмешка над всеми надеждами цивилизации. Кто из нас в здравом рассудке согласился бы на жизнь кошки, собаки, свиньи, обезьяны или даже на жизнь дикаря? Покажите мне такого человека. Хиппи? Но ведь это только игра в первобытность. Игра, когда на твоей стороне уже есть изощренность чувств и минимальные блага, необходимые для существования. На добывание их уходит вся жизнь дикаря.
Картины первобытной охоты вспыхивали, гасли, снова вспыхивали… Я видел поднятые дубины, раздираемых хищниками людей, бушевание лесных пожаров, наводнения, вулканическую лаву, заливающую города. Мне казалось, что из тьмы прямо в меня летят стрелы и дротики. Вилен назвал бы все это пустой и бесполезной игрой воображения.
Я с завистью взглянул на него. Стоило ему прилечь, как он тут же безмятежно и крепко уснул, тихонько посапывая. Когда кончится моя вахта, мне так быстро не уснуть.
И проснулся он быстро, едва я притронулся к его плечу. Потянулся взглядом к ружью. Крылья носа у него вздрогнули, словно он почуял опасность.
— Полежите минутку, — сказал я ему. — Даю вам фору, чтобы окончательно прийти в себя.
— Спасибо. Я готов.
Он несколько раз сладко потянулся, совсем как ребенок, затем переломил на всякий случай ружье, убедился, что патроны на месте, и я понял, что фора ему действительно не нужна.
Уснуть, как я и предполагал, мне оказалось не так-то просто. Пока я сидел у костра с ружьем, ничего подозрительного не замечал, а теперь мне чудилось угрожающее вытье, хруст веток. То и дело я поглядывал на Вилена, чтобы убедиться, что он исправно выполняет обязанности часового.